— Я готова выйти в море, — объявила она на следующее утро в общем зале трактира, сидя за столом и уплетая ломоть вяленой грудинки.

Она усвоила местные привычки, и у ее завтрака был дикарский вкус ее новой жизни.

— Рад видеть, что аппетит к тебе вернулся, — сказал Набей-Брюхо, наливая вина, которого она потребовала.

— Так ведь выбора-то нет, — отозвалась Мери, насмешливо на него взглянув. — У тебя даже ром, и тот поддельный. Голова только от него разболелась.

— Тем лучше, — бросил он на ходу, удаляясь от стола. — Меньше болтать будешь.

— Неужели тебе никогда не надоедает его задирать? — вздохнул Корнель.

— Ты же знаешь, если я перестану его дразнить, ему будет этого недоставать.

Мери откинулась на спинку стула. Стульев в этом заведении было немного, три четверти пиратов довольствовались грубыми скамьями, но трактирщик всегда устраивал Мери поудобнее, для нее стул неизменно находился.

Вытащив из кармана трубку, она набила ее табаком и закурила. Жадно затянулась, блаженно вздохнула.

— Я-то думал, ты погрустишь, — проронил Корнель.

— О чем? — удивилась Мери, но, увидев, каким напряженным стало его лицо, тотчас сообразила, что он говорил о ее так плачевно закончившейся беременности.

— Знаешь, Корнель, чему быть, того не миновать, — пожав плечами, ответила она.

За те пятнадцать лет, что они разбойничали на Карибах, она успела сделаться фаталисткой, исцелившись от всего, что мучило ее прежде. Нет ничего лучше хоровода дней на горизонте, чтобы человек получил возможность осознать, насколько он ничтожен.

Мери усвоила такой взгляд на вещи и укреплялась в нем с каждой бурей, с которой отважно вступал в схватку «Бэй Дэниел», с каждым мгновением этой жизни, которой она наслаждалась и которую дарили ей сын и любовник.

— Я знаю, ты права, — согласился Корнель, — но все равно, мне-то хотелось ребенка…

— Мне тоже, — соврала она, чтобы его утешить.

У нее был уже не первый выкидыш, но другие случались на очень ранних сроках, и она об этом никогда не рассказывала.

— Когда мы сможем сняться с якоря? — спросила Мери, чтобы сменить тему.

— А что, мадам уже не терпится?