Она закрыла глаза и обхватила ладонями его лицо, которое уже начинало отодвигаться.

— Сделай так, чтобы я забыла Эмму, — прошептала она.

Когда она снова открыла глаза, Клод де Форбен ее обнял.

— Корнель! — завопил Никлаус-младший, вскочив и размахивая руками.

— Сиди спокойно! — одернула его Мери. — Лодку перевернешь.

— Хорошо, мама, — покладисто ответил мальчик, тем не менее не переставая подавать знаки приближавшемуся кораблю.

Мери не хотела рисковать, не хотела, чтобы Форбен увидел Корнеля. Она сошла с «Жемчужины» на Мальте, прихватив с собой сына, нефритовый «глаз» и туго набитый флоринами кошелек, который капитан непременно хотел отдать ей. Их прощание на палубе было коротким после долгого — в каюте, где они всю ночь предавались любви.

«Спасибо, — сказал ей Клод, — услышав ее стон наслаждения. — Спасибо за то, что ты снова сделалась женщиной и подарила мне свое воскрешение».

Мери была обязана ему своим воскрешением. Несмотря на то что она, как ей казалось, исцелилась от насилий, совершенных над ней в Венеции, память ее тела хранила их следы. Для того чтобы она вновь научилась наслаждаться, от Форбена потребовались терпение и понимание. Но и того, и другую этот взаимный дар сделал счастливыми. Их сообщничество стало вечным.

— Никлаус! — чуть погромче призвала непоседу к порядку мать.

На этот раз мальчик сел. Щеки у него раскраснелись, глаза сверкали от возбуждения. Лодка так плясала на волнах, что он едва не свалился в воду.

— Потерпи немного, маленький юнга, — поддержал Мери матрос, сидевший на веслах напротив нее.

Никлаус кивнул и, вздыхая, попытался подогнать слишком медленно продвигавшуюся лодку, опустив руку в соленую воду и подгребая ладошкой.

На Мальте судно, которое шло на Сицилию, согласилось взять их на борт и высадить на маленьком островке Пантеллерия. Никлаус тотчас узнал стоявший на якоре «Бэй Дэниел». Один из матросов с торгового судна отвез их к нему.

Чтобы как-нибудь скоротать время, Никлаус принялся во все горло распевать, надеясь, что его голос будет слышен на корабле:

Когда до корабля оставалось всего несколько локтей, Никлаусу ответил хриплый голос Корнеля. Мальчишка встрепенулся, весь подался вперед, и Мери рассмеялась. Этот смех шел из самой ее материнской утробы. Корнель, стоя на самом носу судна, на баке, смотрел, как они приближаются, и на его хитроватом лице сияла совершенно детская улыбка. Как только лодка коснулась борта судна, он торопливо сбежал по ступенькам на среднюю палубу, чтобы встретить их. Никлаус не стал дожидаться, пока лодка замрет, и, схватившись за перекладины веревочной лестницы, мгновенно взлетел наверх.

Когда Мери, поблагодарив гребца — ей пришлось крикнуть слова благодарности ему в спину, поскольку он поспешил удалиться, — ступила на палубу, она увидела Корнеля и Никлауса, обнявшихся, словно отец и сын. Глаза у обоих искрились радостью. Она тотчас присоединилась к ним, до глубины души уверенная в том, что сделала правильный выбор.

— А где Клемент? — спросил Корнель, едва удерживаясь от желания прямо здесь, при всех матросах, которые тем временем успели столпиться вокруг, заключить ее в объятия.

Они ждали Корка. Мери вздохнула и все рассказала Корнелю. Известие о смерти капитана повергло в траур всю команду, причем Корнель опечалился еще пуще других.

— Я объявляю минуту молчания! — требовательно произнес он, вместе с Мери и Никлаусом-младшим направляясь к юту.