— Почему же? Тебе этого хочется ничуть не меньше, чем мне. Выходи замуж за Балетти. Выходи за него, Мери Рид, если тебе этого хочется, но будь моей, — простонал он, потянувшись к ее губам.
Она не уклонилась, не отвернулась.
Корнель подхватил ее на руки, боясь разрушить чары. Она хотела что-то сказать, но его молящий взгляд помешал ей это сделать. Мери закрыла глаза и позволила Корнелю отнести ее в спальню. Вдохнув знакомый запах его кожи, исходивший из-под распахнутой на груди рубашки, она удивилась тому, что ее чувства все вспомнили и внезапно пробудились.
Когда Корнель, ногой затворив дверь, уложил ее на кровать поверх стеганого одеяла, она поняла, что возврата нет. Слишком поздно.
Корнель не спеша раздел ее своей единственной рукой, которой орудовал на удивление ловко, и ее подхватила знакомая волна. Она не смогла бы объяснить, почему и теперь, когда она, как ей казалось, была влюблена в Балетти, так легко отдается другому. «Потому что он открыл тебе, что любовь не знает ни хозяина, ни закона», — шепнул где-то в ее сознании тихий голосок.
Удовольствовавшись этим, она окончательно перестала рассуждать и выгнулась дугой от сильного и беспредельно чувственного наслаждения, которое дарил ей Корнель.
Чуть позже они, умиротворенные, лежали рядом, чувствуя тепло друг друга, и между ними длилось неловкое молчание. Корнель в конце концов его нарушил.
— Я скучаю по мальчику, — просто сказал он. — Не отнимай его у меня.
— Я и не собираюсь. Я не могу этого сделать после всего, что ты рассказал мне о вашей дружбе. Это было бы несправедливо — как для тебя, так и для него.
Он коснулся губами ее шеи, и Мери судорожно прогнулась, прижимаясь к его чреслам. Корнеля это позабавило.
— Ты всегда вот так отзывалась. Даже в самый первый раз. Помнишь?
Она кивнула и сказала:
— Никлаус не хотел, чтобы я писала тебе, не хотел, чтобы между нами снова установилась связь.
На мгновение заслонив картинку, воскрешенную словами Корнеля, у нее мелькнуло воспоминание о том, как Никлаус уволок ее в сенник на конском дворе. Это было в день отъезда Вандерлука и его жены, и она тогда подумала то же самое.
Корнель немного отстранился, чтобы Мери могла повернуться на спину. Опершись на культю, склонился над ней, всматриваясь в ее глаза. И не увидел в ее взгляде той боли, которую прочел в нем тогда, в Тулоне.
— Никлаус ревновал к нашему согласию. Я послала то письмо, ничего ему не сказав, — продолжала Мери.
— Почему ты так поступила, если так сильно любила его?
— Понятия не имею. Но ты прав. Я никогда никого не любила так, как его. — Она вздохнула. — Мне до конца моих дней придется жить с этим предательством, Корнель. Предательством, которое стоило ему жизни и лишило меня Энн. Оно всегда будет стоять между мной и тобой.
— Так вот почему ты позволила Балетти тебя соблазнить, — догадался наконец Корнель.
— Может быть, да. А может быть, и нет. Я знаю, что ты его не любишь, но это необыкновенный человек. И он очень много для меня значит.