— Ох, Единый, он почти окольцевал тебя, — с деланным возмущением произнес друг. — Неужели ты не дождалась меня. Эли, как же так? Все, что мы преодолели вместе для тебя больше ничего не значит?

Он одной рукой схватился за сердце, а второй достал платок и промокнул несуществующие слезы.

— О-да, если вспомнить все наши наказания, которые отбывали вместе, то мы определенно созданы друг для друга, — рассмеялась я.

— Конечно, чего только стоит наша ссылка на месяц в монастырь. Целый месяц наедине, разумеется, не считая, трех сотен монахинь и сотни человек королевской охраны, чем тебе не любовь?

Это было, наверное, самое тяжелое, но в то же время самое запоминающееся наше «вознаграждение» за приключения. Мы с Элиотом тогда подумали, что будет просто гениально напоить моего преподавателя по математике любовным зельем, с направленным действием на Корнелиуса. К слову, леди Андерсон была статной, хмурой и вечно серьезной женщиной. Она меня не щадила, издевательски мучая геометрией. Друг предположил, впервые увидев ее, что ей не хватает любви, а я, как полагается, согласилась. Однако у нас не оказалось одного ингредиента до первоклассного варева, а именно — крыла бабочки Каллимы, и я отыскала какое-то крыло, как позже оказалось, платяной моли. Получился немного не тот результат, зато выглядело эффектнее. Леди Андерсон сначала зарядила в Корнелиуса пульсаром, благо, что тот успел поставить щит, удар у нее оказался что надо, а затем слегла со страшной сыпью и красными аллергическими пятнами. В лазарете преподавательница провела пару недель и, выйдя из палаты, сказала моему отцу: «Извините, Ваше Величество, но ваша дочь и принц Майринера невыносимы. К урокам с принцессой я не вернусь ни за какие уговоры.» Кстати, от наших с Элиотом извинений она отказалась, заявила, что желает больше никогда не видеть нас настолько близко. А вот отец, договорившись с королем водного государства, сослал нас в монастырь на месяц на перевоспитание. Там подъем был с рассветом, и каждый день начинался с молебен, уроки и суровые наказания за нарушение режима. Правда, Матушка Аннет, когда за нами приехали, благодарила Единого и просила, не навещать ее после того, как принц заявил, что будет скучать и обязательно приедет в гости.

— Любовь, Эли, любовь, — вернула Элиоту его же обращение и чмокнула его в щеку.

— Я вас оставлю, близняшки. Детский сад, — сказал Валериан и, окликнув кого-то из Сената, направился в другой конец зала.

— Сегодня его хватило ненадолго в нашем обществе, — засмеялся друг, и мы хлопнули в ладоши, как делали это в детстве.

Заиграла мелодия, предполагающая танец, на который девушки приглашали юношей. И я, сверкнув глазами, протянула руку к парню. Элиот был поистине красив, голубые глаза и волосы на несколько тонов темнее, чем у Валериана, делали бы его более мрачным и серьезным, если бы они не были в постоянном беспорядке, а его веснушки… Посмотрев на него, можно было бы сказать, что он самый милый и прилежный парень. Если не знать лично.

— Ваше Высочество, не примите ли вы мое приглашение на танец.

— Ой, даже не знаю, — протянул он, когда я его волокла уже в центр зала.

— Прими за мою благосклонность, Эли, тебя вообще-то сама королева пригласила, — обняв его, заявила я.

— Да вы что? Сама королева Ардента? — Серьезно спросил друг, хотя его глаза выдавали его настоящее настроение. Я кивнула, поддерживая игру. — Небеса сегодня со мной. Ваше Величество, я просто обязан после нашего танца благодарить вас на коленях.

— Ой, не стоит. Тебе, как моему лучшему другу, вместо коленей, разрешаю заменить меня на беседе с дядюшкой.

— Элиза, как дела с Сенатом? — Веселье мгновенно стерлось с его лица.

— Не волнуйся, все под контролем. Ты же меня знаешь.

— Знаю, поэтому и спрашиваю. — Ожидая моего более подробного ответа, сказал Элиот. Но спустя секунду с удивлением посмотрел на меня и взглядом указал на даму в темно-синем наряде. — Это действительно та, о ком я думаю?

— Да, ты не представляешь каких трудов мне стоило ее сюда затащить. И все ради тебя.

В зал вошла леди Андерсон собственной персоной. Она была в шикарном платье цвета грозового неба, волосы собраны в высокую прическу и хмурый взгляд, который помнился мне еще с детства. Только теперь ее точеное лицо покрывали морщины, но от этого оно не казалось ужасным, а скорее суровым. Я слышала, что после нашего эксперимента, она ушла из преподавания.

— Как ты это сделала? Мне казалось, что леди Дженна никогда не согласится встретиться с нами.