— Серьезно? А ничего, что, когда я наблюдал за кремациями в Париже, в Москве еще не было никакого крематория!
— Не перебивай! Ты знал, что крематорий рано или поздно появится, и ровно для этого тебе и понадобилась взлетно-посадочная полоса. Ты всё просчитал, Нестеренко! Ты решил, что совершишь теракт, а потом сядешь в самолет и умотаешь на Запад. У тебя ведь были друзья, которые угоняли самолеты через границу, верно?! План хороший, я даже могу отметить твою подготовку и то, как долго ты ждал своего шанса, но правда в том, Нестеренко, что мы здесь тоже не дураки, и таких, как ты, мы сразу вычисляем!
Господи, вот же идиот! Теперь я понимаю, что у него действительно ничего на меня нет — и это самое страшное. Покушение на Сталина… в крематории… с самолетом… вот же бред! Самое ужасное, что это образцовый советский бред — в него непременно поверят…
Вот черт! Убить Сталина… Да если бы я действительно хотел убить Сталина, разве нужно было бы мне для этого ожидать его на кладбище? Я знал, что, посещая Малый театр, Сталин всегда предпочитает правительственной ложе ложу директорскую. Я знал, что он садится всегда чуть поодаль, за занавеской. Я знал, что он лично опекает Большой, устанавливает там огромные зарплаты, щедро награждает актеров орденами и сам выдает премии имени себя. Я знал, где и когда его встретить, так зачем же мне делать это на кладбище?!
Все эти годы, разыскивая тебя, милая, я действительно знал, что многие артисты имели по две-три Сталинские премии, а то и пять, как, например, Баратов. Сталин был так увлечен театром, что единолично решал, в каком платье должна быть Татьяна в «Евгении Онегине». В театре он был «добрый царь», театр был его любимой игрушкой. Нередко после постановок Отец народов приглашал артистов и артисток к себе на пьянки, во время которых бывший протодьякон Михайлов громовым голосом пел ему «Многая лета». Даже репрессии 37-го года почти не коснулись Большого театра, особенно ведущих артистов, так для чего же мне было ожидать его на кладбище, если я мог готовить покушение, например, во МХАТе? Для чего мне нужно было ждать незапланированных похорон, если всё, что было необходимо в этом случае, — отыскать в афише московских театров два спектакля, на которые он точно бы пришел. «Дни Турбиных» Сталин смотрел 16 раз, а «Любовь Яровую» — 18 (!). В поисках тебя за долгие годы в московских театрах я видел Сталина несколько раз: в 1935-м вместе с Молотовым он посетил «На всякого мудреца довольно простоты», а в 1935-м или 1936-м (теперь я точно не вспомню) смотрел «Врагов» испепеленного мною Горького. В 37-м я видел его на постановке «Анны Карениной» Сахновского и Немировича, а после вождь появился на премьере «Ивана Сусанина», в финале которой, когда на сцене топтались сотни артистов и живые лошади, зал встал и начал аплодировать, но не актерам, а ему. Если бы я действительно хотел совершить покушение — лучшую суматоху для выстрела сложно было бы представить! В этих овациях никто бы даже не услышал звука выстрела — ну какой на хрен Сталин, а?»
— Если вы знали, что я готовлю покушение на товарища Сталина, так что же раньше не арестовали меня? Чего же вы ждали столько лет? Чего хотели? Убедиться в собственных догадках? То есть вы косвенно потворствовали преступлению? Вы кто, гражданин начальник, наблюдатель или вы соучастник?
— Ты что, Нестеренко, думаешь, что я буду делиться с тобой нашими методами работы?
— А дело не в методах, гражданин начальник, дело в том, что до начала войны вам на меня было совершенно наплевать! Дело в том, что вы арестовали меня только потому, что на случай начала боевых действий у вас есть специальный документ, согласно которому немедленному изъятию подлежат некоторые группы лиц... Причина моего ареста вовсе не в шпионской деятельности, и даже не в том, что я, как вы тут сочиняете, готовил покушение на товарища Сталина, — действительная причина моего ареста заключается только в том, что я попал в одну из этих групп. Ну признайтесь! В этом же дело? Признайтесь, гражданин начальник! Дело ведь только в том, что я был за границей? Ведь так? Вы же просто обрезаете концы, да? Вы не ищете врагов, а создаете их! Вы арестовываете меня вовсе не потому, что я готовлю покушение на Сталина, но потому только, что долгие годы я провожу в Турции и во Франции, а значит, исходя из вашей странной логики, могу быть потенциальным шпионом. Только опоздав, вы начинаете работать на опережение. Однажды вы уже разобрались с якобы польскими шпионами, а теперь вот, похоже, беретесь за немецких, да? Все эти месяцы вы надеялись, что я проговорюсь, скажу что-то лишнее, но, когда стало очевидно, что в шпионаже меня не обвинить, а расстрелять, судя по всему, все-таки нужно, вы придумали всю эту ерунду про покушение на товарища Сталина, хотя сами прекрасно понимаете, что у меня даже не было доступа к нему!
— А чего это ты разволновался-то так?
— Вообще не разволновался, просто смешно слушать эту ерунду!
— Ну, ерунда не ерунда — решу уже не я...
— А кто? Тройка?
— В твоем случае, Нестеренко, да. Решение по тебе вынесут на особом совещании при НКВД СССР…
— Минос, Аид и Радамант взвесят на весах мои плохие и хорошие поступки и назначат место постоянного пребывания?
— Я не очень понимаю, о ком ты, но думаю, что назначат тебе расстрел, а пребывать ты будешь в какой-нибудь яме!
— Ясно…
— Ну и хорошо, что все тебе ясно. Бывай!
— В смысле?
— В прямом — закончено наше следствие — бывай!
Так, в конце шестого допроса рано утром Перепелица объявляет мне, что дело, по его мнению, может быть закрыто. Задача решена, ответ готов. Шахматная партия выиграна. Последняя запись в нотации. X.