Шаповалова временно разместили в отдельном помещении, а Аню отправили в госпиталь попрощаться с медсёстрами и врачами под присмотром довольно миловидной сержанта госбезопасности, которой поручили заботу о девочке.
Сам я отправился в комнату ЗАС[54] и связался по ВЧ-связи[55] со Сталиным.
Разговор был очень тяжёлым. Сталин ни в какую не хотел отпускать меня в рейд за линию фронта. Убедить его удалось с огромным трудом.
— Товарищ Сталин, есть два решения вопроса. Первый это дать мне возможность разобраться на месте с этим интернатом и, по возможности, захватить либо уничтожить представителя "Аненербе". И второй; нанести массированный бомбовый удар и сжечь там всё и всех. Вы готовы отдать приказ авиации бомбить наших советских детей? У нас осталось слишком мало времени. Возможно их специалист по зомбированию уже очухался и сейчас обрабатывает очередную партию детей.
Сталин надолго замолчал. Через некоторое время он сказал глухим голосом.
— Один ты туда не полезешь.
— Я не самоубийца, товарищ Сталин. Подберу здесь людей и сегодня ночью организуем заброску.
— Людей тебе пришлём. Думаю что к вечеру они будут уже у тебя. Сам не рискуй понапрасну и в самое пекло не лезь. Это приказ, товарищ генерал-полковник. Вернись живым.
— Есть вернуться живым.
Сталин не прощаясь положил трубку.
Обещанные люди прибыли когда начало смеркаться. На поле возле штаба дивизии сели два вертолёта ЯК-40В и звено из пяти ударных Ми-28. Из яковлевских вертушек высыпали бойцы в камуфляже и один из них побежал в нашу сторону. Ба, знакомые всё лица. "Дядя Вася" собственной персоной. Я облапал не успевшего что-либо сказать Маргелова.
— Ну, здравствуй, Василий Филиппович! Рад тебя снова видеть. Не удивляйтесь, полковник, — обернулся я к стоящему рядом командиру дивизии, — мы с товарищем Маргеловым с самой финской не виделись.
Полковник понимающе с улыбкой кивнул.
— Товарищ генерал-полковник, — отрапортовал будущий, надеюсь, командующий ВДВ, — майор Маргелов с батальоном специального назначения прибыл в ваше распоряжение.
Высадка и последующий штурм интерната прошли успешно. С воздуха нас прикрыли, помимо звена "Ночных охотников", ещё и полк лёгких штурмовиков Та-3, нанёсший удары по близлежащим немецким частям. Ночные истребители барражировали в высоте на случай появления вражеской авиации. Всё прошло почти идеально. Детей смогли эвакуировать всех. К счастью больше ни кто из них не подвергался зомбированию. Большим минусом было то, что представителя "Аненербе" в интернате не оказалось. За несколько часов до нашего появления он выехал в Варшаву для дальнейшего восстановления. Видимо сильно его Анютка приложила.
Нас подловили на возвращении. В последний "летающий вагон" мы битком загрузили оставшихся детей, а сами заняли оборону в ожидании следующего борта. Места в этом для нас уже не было. За нами должен был прилететь транспортный Ми-4. Он и прилетел. Не успели мы отлететь от интерната подальше, как по борту вертолёта защёлкали пули. Откуда-то сверху явственно потянуло гарью. Вертушка резко пошла вниз. Приземление мягким назвать было никак нельзя. Едва мы успели выскочить из горящего вертолёта, как раздался взрыв. Меня подхватило взрывной волной и швырнуло на ближайшее дерево. Последнее, что я запомнил перед тем, как потерять сознание, был сильный удар в лицо.
Сознание включалось постепенно. Первым заработал слух и услышанное мне не понравилось. Говорили по-немецки.
— Господин обер-лейтенант, здесь ещё один выживший русский, но он в таком виде, что долго не протянет. Может пристрелим его, чтобы не таскать на себе эту грязную русскую свинью?
— Отставить, ефрейтор. Гауптман приказал тащить всех кто уцелел. Так что возьмите помощников и несите этого русского к машине.
Меня подхватили как мешок и куда-то понесли. Тело я совсем не чувствовал. Но хуже всего было то, что я не ощущал вообще ничего в ментальном зрении. Я и саму ментальную энергию не ощущал. Как будто её вообще не было. Пустота. Где-то внутри меня зародилась паника. Зародилась и сразу пропала, сменившись дикой болью во всём теле. Меня зашвырнули, видимо, в кузов автомобиля. От удара всё тело пронзило будто бы раскалённой иглой. Я едва не потерял сознание. Правая сторона, по ощущениям, была вся повреждена. Рука, нога, рёбра. Болело всё. И всё это при том, что глаз я не чувствовал. Есть ли они у меня вообще? Холодная волна прокатилась по телу. А что если я лишился глаз? Кому я такой нужен, слепой и без своих сверхспособностей? Уж лучше смерть. Как ни странно, но от этой холодной волны боль утихла. Мотор завёлся, в кузов запрыгнули несколько человек и машина тронулась с места.