— И что, кто-то согласился? — спросил Василий.
— Со всего лагеря человек семь падлюк набралось, обиженных на Советскую власть, — эмоционально ответил Андрей.
— А остальные?
— А что остальные? Остальные от Советской власти ничего плохого не видели, только хорошее. Был один момент, когда силком погнали всех в колхозы, так потом исправились. Теперь в колхозы люди сами стремятся. А кто не хочет, так тем пожалуйста, создавай сельхозартель и работай сам. А тебе и льготы, и кредит на технику, семена, удобрения. У меня брательник семейную артель открыл. Землю взял, пару мотоблоков, трактор перед самой войной собирался в кредит брать. Так ему почёт и уважение. У него и бычки и птица лучшие в районе. За что же на Советскую власть обижаться?
— У нас в Белоруссии тоже самое, — вступил в разговор Павел Косец, — поначалу много народа раскулачили да в Сибирь оправили, а потом стали письма приходить от тех, кого увезли. Их почти всех освободили, оставили лишь мироедов, кто людской труд эксплуатировал, да ещё и подъёмные выдали, чтобы устроились на новом месте. А ещё, писали, от налога освободили на несколько лет и мотоблоки за счёт государства выдали. Так у нас кое-кто сам захотел переехать. А им и с переездом помогли и на месте устроили и землю дали. Я сам на Целину собирался, да война началась.
На десятый день в наш подвал вошли четверо эсэсовцев и с ними офицер. Он, брезгливо морщась, обвёл нас взглядом и ткнул пальцем в меня.
— Этого.
Меня вывели в коридор, скрутили руки за спиной и повели наверх.
— Вот, профессор, вам материал для обработки. Это один из тех, кто похитил и вывез всех наших подопытных. Вы как себя чувствуете? Восстановились после прошлого раза?
— Благодарю, герр Штаубер, я полностью восстановился. Поездка пошла мне на пользу. Вы не можете представить себе, какой заряд сил даёт таким как я посещение зала Грааля в замке Вавельсбург[56]. Я будто бы заново родился.
— Я рад за вас, профессор. Надеюсь всё у вас получится успешно. Мы слишком отстали от графика и из Берлина уже выразили недовольство.
— Я уверен, что всё будет идеально. Можете так и доложить вашим кураторам. А теперь подготовьте подопытного и, пожалуй, начнём. Не будем терять времени.
Меня буквально распяли на чём-то похожем на крест, крепко притянув специальными скобами руки и ноги, при этом наплевав на то, что правая рука у меня находилась на перевязи и была плотно примотана к телу. Плечо вновь пронзила острая боль, от которой я заскрипел зубами.
— О, фам польно? Через цвай минут вы сабывать о боль. Вы сабывать о всех проплем.
— Да пошёл ты, сука! — я попытался повернуть голову, чтобы плюнуть в этого профессора, но голова тоже была плотно зафиксирована. Самым хреновым было то, что мои ментальные способности не восстановились. Многочасовые медитации так и не помогли. Ментальной энергии во мне не было абсолютно.
— Не нато много эмоций. Нато спокой, — немец зашёл сзади и положил ладони мне на голову. Пару секунд ничего не происходило, а затем я почувствовал, как чёрное, холодное, мерзкое щупальце вползает в мой сознание и я никак не могу этому противостоять. Меня охватила паника и я заорал. Заорал от бессилия. Если из меня сделают марионетку, то немцы смогут получить всю ту информацию, которую я принёс с собой из другого мира. В попытке сделать хоть что-то, я собрал всю свою волю. Где-то в глубине сознания зажглась крохотная звёздочка. Уже погружаясь в пустоту безвременья я направил её навстречу тьме, заполняющей мою сущность.
Я уже не увидел, как упал, содрагаясь в конвульсиях, немецкий профессор из "Аненербе". Я не чувствовал, как меня волоком тащили обратно в подвал и моя голова билась о ступени. Я не видел и не слышал, как, спустя ещё два дня, наверху началась ожесточённая перестрелка. Я не видел Олега Седых, ворвавшегося с автоматом в руках в нашу камеру. Я ничего этого уже не видел и не слышал. Тьма окружала меня. Тьма и Пустота.
Глава 24
Как же хорошо здесь, в этой пустоте. Ни тебе проблем, ни тебе забот. Ни боли, ни чувств. НИЧЕГО. Лишь ты и ПУСТОТА. Где-то, когда-то, невообразимо давно, нечто подобное я уже ощущал. А что же было потом? Что-то важное. что-то… А, впрочем, не важно. Здесь есть лишь пустота и покой. Но почему же мне так хочется что-то вспомнить? Или кого-то? Вдруг из глубин памяти всплыло лицо. Но чьё? Всё как-то туманно, не чётко. Понятно, что лицо женское, но вот чьё оно? Чувствую, что оно мне родное. Да давай уже, вспоминай!
Очертания женского лица стали резче.