Посмотрев через плечо, Стелла мрачно спросила:
— И что же там случилось?
Человек пожал плечами. Ей уже казалось, что этот жест вошел у него в привычку. Это придавало ему равнодушный вид.
— Точно не знаю, возможно, то, о чем говорит Хитоло. Надо же было Уорвику как-то объяснить все это носильщикам. Смерть Серевы испугала их. Может быть, он умер от пищевого отравления; наверное, консервы испортились. Его смерть не имеет ничего общего с вада. Но носильщики решили, что это нурри-пурри, и Уорвику надо было сказать им что-нибудь правдоподобное. Они примитивные люди, живут на границе патрулируемой зоны. Он сказал им, что вада заколдовали пищу и, если они не будут есть ее, им ничего не грозит. Только так можно противостоять колдовству — внушить людям, что они в безопасности. Если же они вобьют себе в голову обратное, то запросто могут лечь и умереть. — Он замолчал, и взгляд его остановился на Хитоло. — Мне казалось, ты не станешь думать так о своем брате. Ты получил образование. Тебе нужно быть примером для этих примитивных людей, а не бросаться прочь, будто птица или дикий поросенок, при каждом упоминании о вада.
— Я не верю в пурри-пурри, таубада, — возразил Хитоло. — Я работаю на государство. Пурри-пурри не бывает.
Стелла направилась к двери. Спрашивать было больше не о чем, у нее были все причины уйти, но она колебалась. Хитоло снова опустился на корточки, а белый человек, не сводя с нее глаз, закурил сигарету. Она знала: там, за дверью, в ярких лучах послеполуденного солнца, ее подстерегают демоны — страх, одиночество, сознание того, что ее никто не любит, что она никому не нужна. А в этой комнате она, по крайней мере, чувствовала себя вернувшейся к жизни. Она обернулась.
— Спасибо, Хитоло, за все, что ты мне рассказал.
Хитоло снова выпрямился и одарил ее ослепительной улыбкой.
— Рад, что сумел вам помочь, синабада. Мистер Уорвик был моим боссом. И на свадьбу подарил мне портсигар.
— Мне жаль твоего брата, Хитоло. Я не говорила этого раньше, но мне правда очень его жаль.
— Когда-нибудь, — сказал Хитоло, — я вернусь в Эолу и разыщу тех вада, которые убили моего брата. Когда-нибудь я за него отомщу.
Она шагнула через порог, в глаза ей брызнул солнечный свет. Гнев испарился, Стелла чувствовала себя опустошенной. Даже гнет горя будто сняли с ее души. Никогда еще она не была настолько уверена в своем бессилии. Ее вера в собственную правоту была подорвана не только словами, все еще звучавшими в ушах, но и видом дернувшейся щеки Хитоло. Она знала: в этом было нечто такое, чего она не понимала. Стелла раздувала потухшую искру надежды с отчаянием человека, преследующего ложную цель. Я разыщу Джоба, я сама пойду в Эолу и разузнаю, что там произошло. Она смотрела прямо перед собой и не замечала высокого стройного человека, идущего по дорожке ей навстречу.
VIII
И Вашингтон, глядя на открытую дверь отдела культурного развития, тоже не заметил Стеллу. Он прошел в приемную, где все еще сидел на корточках Хитоло.
— Привет, Хитоло. Кто-нибудь есть?
Хитоло расплылся в улыбке. Туземцы любили Вашингтона, по крайней мере, до последнего времени. Он всегда, за редким исключением, обращался с ними приветливо и дружелюбно и почти никогда не позволял себе грубости в отношении папуасов, в отличие от других белых людей. Но именно эта его странность и настораживала их.
— Мистер Найал. Он в кабинете, мистер Вашингтон.
Вашингтон кивнул и пошел по коридору. Энтони Найал сидел за столом, глядя в окно и играя резным кокосовым орехом.
— Эй, привет, — поздоровался Вашингтон в своей обычной манере, которая принесла ему славу обаятельного человека. — Заняты? Я не отрываю от дел?
Он сразу увидел, что его слова неуместны, и понадеялся, что их не воспримут как насмешку. Всем было известно, что Энтони Найал никогда не бывал занят, и его невозможно было оторвать от дел. В Марапаи не видели в этом ничего особенного, но Найал принимал такое положение близко к сердцу. Даже не улыбнувшись, он отложил в сторону свой орех, выскользнул из-за стола, обошел вокруг него и сел в кресло.