Даже ребенок толкнул бы сильнее – но Генри послушно убрал руку.

– Так, значит, шкатулка, которую король велел положить сюда, ни при чем, – протянула у них за спинами Роза.

Она стояла рядом с Сердцем, и Генри сразу понял, что она имела в виду: оно загорелось ярче, будто набралось откуда-то сил. Тяжелое золотое сияние, не похожее ни на факелы, ни на болотные огни, пробивалось сквозь переплетение кораллов ларца, отбрасывая на стены причудливые тени.

– Вчера я даже не поверила, что это правда Сердце волшебства, а теперь… Помните сказки? – тяжелым голосом продолжала Роза. Она даже забыла про веер, и тот бесполезно обвис у нее на руке. – Сердце давало мастерам дары, а те с их помощью создавали волшебство. Оно было во всем, что они делали, и оно питало Сердце. Я никогда не понимала, как это, а ведь все просто. – Роза провела ладонью по крышке ларца, и Генри со странной теплотой подумал: если уж она начинает говорить, ее так просто не остановишь. – Оно горит ярче, когда люди используют свои дары. Только представьте, что будет, если во дворце все это сделают! – Она тихо рассмеялась и потянула себя за рукав. – Видите платье? Мой папочка перешил из старого за час. Мама ахнула, когда увидела.

Генри все еще не отошел от пережитого страха за Агату, и теперь мысли плыли в его голове медленно, как глубоководные рыбы. Роза права: как же все просто! Сердце гасло в первые дни потому, что никто не использовал дары. А ведь отец это знал, он сказал ему тогда, в доме Тиса: «Будь уверен, на этот раз Сердце погаснет не от моих злодейских планов, а из-за глупости людей». Ну конечно. Отец думал, никто не найдет свои дары так быстро – и Сердце просто потухнет.

– Эдвард, ты вылечил Агату, вот почему оно загорелось. Тебе от этого плохо, я же вижу. Но ты все равно вылечил, потому что ты добрый. Я тебя знаю. – Голос у Розы дрогнул. – Помните, как мы играли вчетвером, когда были маленькие? Мы так дружили, а с тех пор даже не разговаривали по-настоящему. Последние десять лет все так ужасно. – Она вдруг заплакала, но тут же с силой вытерла лицо и рассмеялась дрожащим мокрым смехом. – Но теперь все будет хорошо. Эта мерзкая темнота… это не навсегда. Мы все исправим.

– Хватит, – ровным голосом сказал принц. Все это время он стоял, прислонившись к полке, но тут оторвался от нее и нетвердо шагнул вперед. – Мне вот мой дар не нужен, и как от него избавиться?

Роза посмотрела на него, как на умалишенного. От потрясения она явно забыла о церемониях.

– Эдвард, исцелять прикосновением – лучшая способность из всех. Помнишь, как в той сказке, где…

– А я не хочу! Я хочу совершать подвиги и бороться с врагами, а не… – Он захлебнулся воздухом, остановился и договорил неестественно ровным голосом: – Чтоб я сдох, если еще раз им воспользуюсь. Не дождетесь.

Он побрел к двери, хватаясь за все ближайшие полки. Пару раз Генри всерьез был уверен, что он упадет, но принц кое-как добрался до двери.

– Делайте что хотите, – пробормотал он. – Спокойной ночи.

И вышел в темноту. Бегство его настолько очевидно объяснялось тем, что он боялся потерять сознание на глазах у других, что Генри стало жаль его. А затем он понял кое-что еще: он мечтал избавиться от принца и искать корону одному, но, как только тот скрылся, ему расхотелось изучать рисунок. Генри всю жизнь провел в одиночестве, а теперь, попробовав, каково быть вместе с другими, слишком быстро к этому привык.

«Не доверяй людям, а то пожалеешь, – пропел у него в ушах голос отца. – Ты силен, только пока один».

– Я закончил, – твердо сказал Генри. – По-моему, всем пора отдохнуть.

– Да-да, конечно. – Роза будто очнулась. То вдохновение, которое только что горело в ней, исчезло без следа, и она снова выглядела несчастной, бледной и худой. – Мне тоже пора, а то мама хватится. Агата, можно, я пойду с тобой? Наши покои рядом, а у тебя сумка светится.

Агата, которая по-прежнему разглядывала свою руку так, будто не могла поверить в ее существование, медленно кивнула и побрела к выходу.

Они вышли в коридор, и Роза закрыла дверь казны, поглядывая на Генри так, будто почему-то боялась оказаться с ним наедине.

– Спокойной ночи, – пробормотала она и утянула Агату за собой. Та шла послушно, как детеныш за матерью, и скоро Генри остался в темноте один.

На этот раз он ее почти не заметил – добрел до своей комнаты, скинул ненавистные ботинки, разделся и нырнул под одеяло. Он так устал, что собирался заснуть сразу, но ничего не вышло. Тьма словно мстила за невнимание: стягивалась к нему отовсюду, давила на руки и ноги, мешала дышать, будто забивалась в нос с каждым вдохом. Генри несколько раз проваливался в рваную, неглубокую дрему, и тогда перед ним мелькали бесконечные двери, и он мчался куда-то сквозь темные коридоры, открывая их одну за другой. Он точно знал: оборачиваться нельзя, потому что у него за плечом… В этот момент Генри каждый раз открывал глаза с бешено колотящимся сердцем, будто что-то в его голове знало: если он успеет обернуться, увидит такое, что у него разорвется сердце.