Я ушёл в комнату за тёплой одеждой и заметил одну странность, которая сразу же бросилась мне в глаза. Огненный феникс каким-то непостижимым образом исчез с потрёпанного листа.
Мама вошла без стука и сняла пустую рамку с ржавого гвоздя, на котором ранее висела картина с тремя медведями, доставшаяся нашей семье от прабабушки по отцовской линии.
– Где феникс? Ты его убрал? – спросила она, не веря в таинственное исчезновение.
– Именно, что он был перед тем, как я последний раз спал в комнате. Не ты разве подложила лист?
– Я только пыль протирала, уборку делала, но ничего не трогала. Ты так сердишься, если я лезу туда, куда меня не просят. Хоть у тебя и запущено, особенно в ящиках с красками.
– Но он такой же. В точности, как мой лист!
– Может, может, ты когда-нибудь стёр феникса, забыл о нём и только сейчас увидел? – предположила отрывисто мама. – По-другому быть не должно!
– По твоему, я испорчу детский рисунок, который любил папа? Ай, ну разве тогда не остались бы линии от карандашей? Поднеси ближе, чтобы рассмотреть, какой этот лист чистый. Следы бы всё равно виднелись.
– Да. – Мама вынула несуществующий рисунок и изучила его со всех сторон. – Он серый, однотонный. Никаких линий, чёрточек.
– Кажется, нам обоим стоит отдохнуть после того, как я приеду. Мерещатся глупости.
– Да, большие глупости.
– У тебя остался корвалол?
Мама вышла к себе, чтобы проверить ящик с лекарствами. Вернулась она, как будто чем-то отягощённой.
– Баночка пустая. Я схожу в аптеку. Ты поезжай скорее, – произнесла она с безмерной грустью, словно не желая отпускать меня.
Дом с каменной изгородью был удивительно холоден и недружелюбен. Окна на втором этаже были закрыты тёмно-синими шторами, крыша не очищена от снега. Я нажимал на круглую кнопку дверного звонка, а затем позвонил Марку (с некоторой опаской и острым ощущением, что ненамного опоздал), и он коротко ответил, что сейчас же оставит пианино и раскроет дверь. Мы вошли внутрь. Сняв обувь в прихожей, я свернул в гостиную, полную пряного запаха, который исходил от духовки.
– Ты готовишь? – спросил я с заметной улыбкой.
– Да, пробую. Там пирог с вишней. Сядь, Паша, поговорим.
Я расположился на диване с декоративными бархатными подушками и положил на колени книгу по психологии с резного столика.
Она была полная, в старой кожаной обложке с угловатыми блестящими буквами, начертанными на буром корешке.
На первой странице содержалось подробное, удобное оглавление. Я прочёл половину строк, напечатанных жирной краской, сильно мажущей белые пальцы, и поднял голову на Марка, который сидел напротив в неподдельном недоумении и рассеянно покусывал губы, придумывая, как бы ко мне подступиться.