– Хороший вопрос, я уточню у командования начёт него.

– Ну, я полетел?

– Удачи, – кивнул тот.

Добежав до самолёта, я забрался в кабину и с помощью дежурного механика запустил мотор. Тот уже был развёрнут, так что, выкатившись на взлётную полосу и после недолгого разгона, поднимая за спиной клубы пыли, я поднялся в небо и, слегка довернув, полетел к танкистам, что ожидали помощи. Выше ста метров я не поднимался. Внизу виднелись войска, а дальше передовая. Не долетая, я поднялся на километровую высоту и перелетел линию фронта. Судя по стуку, редкому, по самолёту всё же стреляли, но в меня не попали. Дальше я снизился и так на бреющем оказался на месте. Почти сразу я обнаружил четыре дымившихся на дороге «тридцатьчетвёрки». У одной башни не было, снесло детонацией боекомплекта. Одно радовало, не зря погибли танкисты, у противника позиции замаскированной противотанковой батареи были перемешаны с землёй, да дымили два танка, вкопанных в землю по самую башню. Тут я и обнаружил часть танкистов, что с десантом захватили мост, он чуть дальше был, и тут же, когда взлетели в небо две красные ракеты, я обнаружил обломки разбитого самолёта. Такого же По-2, как и у меня. Тот второй, похоже, не долетел. Посадка прошла удачно, несмотря на отвратительное качество дороги, на которую пришлось заходить, и, развернувшись, я не стал глушить мотор, а пронаблюдал, как из подъехавшего грузовика, трофей, похоже, стали выгружать раненых. Пришлось помочь, открывая грузовой отсек и показывая, как укладывать. Вместились двое раненых, те только стонали в забытье, отчётливо запахло горелым мясом, соляркой и ещё чем-то. Танкисты были, остатки комбинезонов были прижжены к коже, это уже работа для хирургов. Ещё один раненый устроился сидя на месте врача.

Медик, что был с десантниками, сообщил, что трое не дождались моего прилёта, а этих у меня хоть есть шансы довезти. Кстати, лётчик-китаец второй машины был жив, его подбили где-то тут рядом, отчего тот, скажем так, рухнул на землю рядом с дорогой. Сам остался жив – помят, но не более. Он тоже подбежал, взвалив на плечо парашют, и попросил довезти его до наших. Места не было, но вдвоём мы еле-еле втиснулась в кабину. Парашют он на крыле закрепил, не хотел бросать подотчётное имущество. В общем, взлететь мы смогли, хотя и с трудом, неудобно управлять, да ещё этот парашют на аэродинамике сказывался, тянуло влево. Подняться я успел на полтора километра, когда мы благополучно пересекли линию фронта, после чего пошли вниз, до госпиталя было не так далеко, час лёта. Всё бы нормально было, но китаец пару раз пытался взять управление у меня, пришлось серьёзно намекнуть ударом локтя под дых, что этого делать не стоит. Больше не мешал управлению. Дальше, после благополучной посадки, китаец с парашютом куда-то делся, а я сразу доложился особисту, который подошёл с санитарами. Тот выслушал мой доклад, нахмурился, узнав о потере одного санитарного самолёта, и направился к привезённому мной лётчику. Раненых уже унесли, в операционные. Мне же не до этого было, осмотрел машину, найдя пулевые отверстия, видимо южане из винтовок по мне палили, терпимо, потом, пока проводил обслуживание, заправщики залили топливо, поэтому сообщил особисту о моём втором рейсе – успею, – тот дал добро, и я снова поднялся в небо.

Моего возвращения не ждали, их почему-то не предупредили, но обрадовались, когда я появился, облетев позиции стороной. Попадать под ту же зенитку, под которую попал китайский лётчик, мне не хотелось, а тот примерно показал, где та стояла. Он её даже рассмотрел, автоматическая спаренная, в кузове подбитого грузовика у уничтоженной с воздуха колонны. Точно подбитого, солидно его перекосило. Снова три раненых, двое обожжены, в сознании, стонали сквозь зубы, третий на место врача, и ещё одного паренька из десанта пытались всунуть ко мне в кабину, с простреленной ногой. Они смогли его посадить так, чтобы тот мне не мешал во время полёта. Видели, как я китайца вывозил, вот и решили таким образом ещё одного раненого отправить, уговорив меня. Парнишка постоянно стонал и скрипел зубами, во время полёта я не раз беспокоил его ногу, но долетели без проблем, тот даже в сознании был, хотя и сильно бледен. Даже слабо улыбнулся мне, когда мы совершили посадку. Санитары не ожидали появления четырёх раненых, так что десантника унесли вторым рейсом. После доклада особисту и заправки самолёта, уже стемнело, я снова вылетел, танкисты были предупреждены о моём ночном прилёте и обещали подсветить дорогу.

Следующие две недели я практически и не покидал кабину самолёта, спал урывками, накапливая усталость. Однако и мой «кукурузник» накопил усталости не меньше, потому как старший механик нашей эскадрильи, осмотрев его после очередного вылета, когда меня гоняли два «мустанга», изувечив плоскости, твёрдо сказал: на ремонт. И крылья от дыр заделывать, и двигатель перебрать, масло травить начало, заметно потеряв в мощности. В общем, так я и остался без машины, и пошёл отсыпаться в палатку рядом с госпиталем. Это для нас поставили, десятиместную, одно место за мной числится. Вот только поспать мне не дали.

Проснулся я от того, что меня тормошили. Спал я в одних трусах, накрывшись лёгкой простынёй, жарко всё же, поэтому, увидев над собой смущённую санитарку, протирая глаза сел, хрипло ото сна спросив:

– Что случилось?

– Зовут, – только и сказала та.

Уже близился полдень, судя по стоявшему солнцу, часы стояли, я их завести забыл. Но по солнцу проспал я часов пять, около шести. Поэтому, позевывая, оделся и направился к особисту, если кто что знает, так это он. Про то, что фронт вот-вот рухнет, я уже был в курсе, американцы рьяно взялись за дело, перебросив несколько своих и британских частей, и наши уже постепенно начали отходить. Господство в воздухе также переходило к противнику. Спасибо палубной авиации с авианосца.

Тот меня и звал, как я и думал. Сидел особист у радийной машины за столиком, под навесом, и курил, пуская дым. Когда я подошёл, тот не предложил сесть как обычно, а с ходу спросил:

– Ты американский истребитель «Мустанг» знаешь?

– Даже очень хорошо. В нашей лётной школе такой был.

– Это хорошо. У нас в эскадрилье переизбыток пилотов, но нет свободных машин, а тут запрос пришёл на пилотов, кто знает эти «мустанги». Несколько их захватила наша рейдовая группа, ворвавшись на аэродром противника. Отогнать или уничтожить их не успели. В наших руках пять истребителей оказалось, целых. В ремонтном ангаре их нашли. Два пилота нашлись, мне предложили поговорить с тобой на…

– Я согласен, – перебив того, сразу ответил я.

– Отлично. Сейчас радирую, что ты вылетаешь. А твою машину примет Чен – спасённый тобой пилот. Всё равно ему пока летать не на чем, механикам помогает с обслуживанием. Сейчас иди отдыхай, я вызову, когда за тобой прилетят.

Вернувшись в палатку, я не смог уснуть, полученное предложение взволновало меня. Ещё бы не взволновать, это то, к чему я стремился. Сразу унеслись все сомнения прочь. А сомнения были, как же без них. Например, напомню, я не понимал своего устремления воевать в этой войне. А не было у меня по факту никаких стремлений, зачем мне эта война? Идеи не было, мечты, кроме желания насолить американцам – ничего. Я же не Мун, который горел мщением за своих родных и с охоткой бы повоевал за северян. Мне родители Муна были безразличны, хотя я видел из памяти Муна, что они действительно были достойными людьми и любили своих детей. За таких мстить не зазорно, но они мне всё же были чужими людьми, как и воспоминания Муна о них. Поэтому сама война в Корее, корейцев с корейцами, не очень интересовала. И восстановить историческую справедливость и объединить обе области я считал правильной причиной, чтобы развязать эту войну. Однако сам я спокойно работал пилотом санитарного самолёта и вывез за это время порядка восьми десятков человек, шестерых, к сожалению, довезти живыми не удалость, четверо умерли от ран во время полёта, двое от пулевых ранений, полученных при пересечении линии фронта. Меня грела ненависть, не сжигала непримиримым огнём, а именно грела, когда мягко, когда жёстко, но не обжигая. Именно поэтому я летал и ждал, когда-нибудь придёт и моё время. Я же дал себе слово, что буду воевать в Корее с американцами от начала до конца. При желании и на остальных войнах, где те будут участвовать, естественно на другой стороне, а слово, тем более данное самому себе, нужно держать. Я уже пошёл на принцип, именно это и заставляет меня появляться здесь, в Корее, и воевать, и я не сверну с этого пути, слово надо держать. Это предложение, что озвучил особист, как раз было первой ласточкой на моём пути. Это хорошо, главное удержаться, а дальше война начнётся с таким ожесточением, что в её топку будут бросать всех, несмотря на звания, вероисповедание и гражданство. А уж когда Китай и СССР вступят в войну, война сметёт с территорий Кореи практически всё. Чудо, что население выживет. Частично, по крайней мере.

Как-то я умудрился заснуть. Разбудил меня рёв самолёта, поэтому, быстро собрав вещи, вещмешок и походную сумку, а меня хоть и поставили на довольствие, но единственное, что я получил, это лётный комбинезон в единственном экземпляре, ремень да обувь. Личное оружие не выдавали, мол, санитарам оно ни к чему, лётчикам так тем более. Может быть, только у экипажей других самолётов они были, а с меня хоть и взяли присягу, и я даже поступил на службу, а я не был вольнонаёмным, всё равно не выдали. Подозревали. Глупо, как мне кажется, сколько уже летаю, а как-то неприятно это недоверие. Так что все выданные вещи на мне, а личные я прихватил и, держа в руках направился к лётной полосе, где разворачивался связной трёхместный самолёт. Одно пассажирское место было занято, видимо ещё одним лётчиком, я забрался на свободное место в грузовой отсек, оно лежачим было. Попрощаться с особистом не забыл, как и с механиками, и уже через пару минут, без дозаправки, видимо не требовалось, наш самолёт поднялся в воздух, а через полтора часа мы совершили посадку на захваченном аэродроме. Первое, что я услышал, когда с вещами вылез из грузового отсека самолёта – пилот спешил, ему вернуться надо, и двигатель он не глушил – это далёкие и редкие выстрелы. Били винтовки, протарахтел автомат, и гулко ударила танковая пушка. Ничего себе, это нас что, на передовой высадили? Я даже и не узнал, где нахожусь, местность незнакомая.

То, что я оказался прав, фактически передовая, подтверждали неубранные трупы солдат южнокорейской и американской армий и немного северокорейских павших, на коих выжившие не обращали внимания, видимо не до них. Нас тут уже ждали, и подбежавший солдат поторопил следовать за собой к ангару, на ходу поясняя свою спешку. Южане усиливали напор, как бы чего не было, могли и отбить аэродром. Мой попутчик, капитан ВВС, всё косился на меня. У него-то знаки различия где надо располагались, а у меня комбинезон чистый. Да что он, и в удостоверении личности военнослужащего на месте звания стоял прочерк. Я даже не рядовой. Вопросов тот не стал задавать, и мы поспешили за солдатом. Пешком. Никто ради нас подгонять машину не торопился, хотя до ангаров, они там три в ряд стояли, было с километр.