– Я смотрю, вы знаете, как обращаться к старшим офицерам? Это хорошо. Чем вам интересен данный офицер?

– Я так понимаю, он из отдела разведки? Повадки выдают. Имеющий глаза да увидит. Год назад, когда я был на территории Южной Кореи, то стал случайным свидетелем и видел одно странное событие, думаю, ему будет интересно.

– Нам тоже можете рассказать.

Капитан кивнул, давая согласие, вот я и описал, как видел якобы китайский «дуглас» и как тянулся пилот перед тем полковником.

– Странные они очень были, – добавил я в конце. – Как будто фальшивые, мне так показалось.

Номер самолёта я сообщил, дату взлёта и откуда тоже, капитан записал мои показания, после чего меня отпустили, и я направился обратно в гостиницу. Посмотрев на часы, те самые с водителя грузовика, трофей – глянешь, вспомнишь, и на душе тепло, – я направился в столовую, пора пообедать, тем более у меня там заказ на мясную похлебку. По времени я немного опаздываю, но думаю, ничего страшного. А если поторопиться, то успею.

Уровень местного маразма по собственной безопасности крепчает. Проведя языком по зубам, я нащупал дырку от выбитого зуба и осмотрелся, наблюдая сверху за перемещением войск северян, при этом не отвлекаясь от управления самолётом. В багажный отсек моего санитарного биплана смогли втиснуть аж троих раненых, два лежачих и сидячий с перебитыми руками. Его на место врача посадили. С учётом их субтильности, это стало возможно, но не значит, что им комфортно, всё равно было тесно, однако то, что оба раненых были офицерами, сказывалось. Возил я в основном именно офицеров, забирая буквально с места боя, совершал посадки на удобных площадках у палаток медсанрот или медсанбатов. Это уже третий рейс за второй день, что я работаю в отдельной транспортно-санитарной эскадрилье, где действует десять самолётов, и только четыре из них По-2, остальное сборная солянка из разных раритетов, в основном японского происхождения, но есть пара машин и китайского. Доставка всех раненых подряд не может нами производиться, поэтому возим или особо тяжёлых, где требуются опытные хирурги, или офицеров. В данный момент оба были офицерами, и оба тяжелоранеными. Третий лётчиком оказался сбитым. Сейчас долечу до госпиталя, благо там накатали грейдерами удобное взлётное поле, мягко сесть, и, пока выруливаю, подбежавшие санитары с носилками и медсестра заберут их. О том, что в этот раз у меня три «пассажира», медики уже должны быть предупреждены. Не в первый раз везу такое количество.

А вообще, конечно, нехорошо получилось с этим арестом, что произошёл одиннадцать дней назад, сразу после посещения здания штаба ВВС Северной Кореи. Только посетил столовую, вышел, как меня ударили под дых, едва успел сгруппироваться, потом позволил себя скрутить и уже через час, морщась от света в лицо – где они только такие лампы берут? – отвечал на вопросы. Ну, по посещению штаба понятно, там вопросы по нему не особо мало задавали, видимо, те офицеры уже отчитались о теме разговора, вот и начали пытать: зачем я навожу подозрения на союзников якобы виденным самолётом с опознавательными знаками китайцев, зачем мне этот подозрительный вещмешок, ну и всё остальное. Ничего не пропустили. Даже мою уверенность в направлении рынка и порта. Били, но так, без фанатизма, а до ложного расстрела вообще не дошло, видимо местные пока до такого маразма не доходили. Ну, или решили его ко мне не применять.

В общем, на третий день опросов и пыток, это я про избиения, тогда же и зуб потерял, всё же «сознался» в реальном посещении Кореи. Нет, не о войне, что должна была начаться на следующий день, такое знание мне бы не простили, слишком мало знают о времени наступления, до такой степени, что для южан и американцев это стало полной неожиданностью. Нет, я попытался увести тему допросов в сторону и всё же «сознался», что приехал сюда за женой, немало этим удивив следователей. То есть латиноамериканские женщины, конечно, очень страстные, как огонь, но так же быстро остывают, а мне нужен надёжный домашний очаг, и никого другого, кроме как корейской женщины, рядом с собой я не видел. Не думаю, что следователи этому поверили, но приняли, похмыкав моим «откровениям». Мол, так они своих женщин таким предателям, как я, и отдадут, чтобы их увезли.

Откровенно говоря, я уже начал думать, что мне так и придётся просидеть в этой камере, пока осенью Пхеньян не возьмут американцы и не освободят меня и остальных узников, в основном политических. Меня в камере для политических держали. Вот маразм был бы, но, к счастью, на второй день войны меня выпустили, даже извинились сквозь зубы. Ну, и вещи вернули, я проверил, действительно все, включая пистолет и трость. Только пистолет с подточенный бойком, я не поленился, проверил, выстрела не было, теперь это лишь пугач был. Ладно, хоть трость не тронули. После освобождения снова посетив штаб, я получил добро, прошёл за пять дней курсы и получил местные лётные корочки. Дальше оформился в этой наспех сформированной эскадрилье, и вот начал летать, чувствуя, что за мной организован особый присмотр. По крайней мере, к нашей эскадрилье прикрепили своего особиста. Ну кто на эскадрилью контрразведчика направляет? А нам дали. Он всегда присутствует при моём прилёте, даже раненых проверял, я замечал. Вот и сейчас, пока я подкатывал к месту, где ожидали санитары с носилками, а также медсестра, что должна принять раненых, чуть в стороне маячила знакомая фигура.

Я заглушил двигатель. На площадке стоял ещё один транспортник, из которого уже разгрузили раненых и сейчас механик проводил техобслуживание машины да кровь смывал из салона. Видимо, у какого-то раненого открылось кровотечение. В отличие от моего, этот самолёт мог брать четырёх раненых, ну или пятерых корейцев, или тех же китайцев, что также активно участвовали в этой войне на добровольной основе. Так вот, заглушив двигатель, я скинул ремни и стал вылезать из кабины. Парашюта не имелось, летал я на сверхмалых, поэтому смысла в нём не было, лишняя тяжесть. Несмотря на то что американцы врали по радио, что подлое нападение на неподготовленную южнокорейскую армию, имеющую всего десяток самолётов, да и то учебных, ничем не спровоцировано, я-то знал правду. Не знаю, точно не скажу, может, официально-то в Южной Корее действительно всего пару десятков учебных самолётов для связи, только я видел стоянки с японскими самолётами, что стоят в резерве полностью обслуженные, пусть и слегка законсервированные. Так что эти самолёты нет-нет да появлялись в небе, и бомбардировки наших войск случались. Правда, всё реже и реже, наши находили аэродромы и накрывали, так что у южнокорейцев авиация, даже резервная, почти вся выбита была. Если что и сохранилась, то только хорошо замаскированное. Авиации у них нет, как же. Как будто я не помню прошлый налёт на Пхеньян и аэродром. Если собрать все бомбардировщики, что те хранили в резерве, да истребители, как раз на тот налёт и хватало, так что врали американцы, как всегда. А сейчас, сволочи, активно свозили свои войска на контролируемые южанами территории. История тут шла схоже с моими воспоминаниями родного мира. Насколько я помню по рассказам, уже скоро они полностью возьмут воздух и море под контроль и погонят нас до самых китайских границ. Не больше месяца осталось.

У меня своего механика не было, общий разве что, когда свободен, поэтому я сам занялся обслуживанием самолёта. Раненых уже унесли, все они перенесли полёт благополучно, ну и когда подъехала машина с бочками, занялся заправкой. Я лишь следил, пока два чумазых бойца заливали топливо, используя длинные шланги и ручной насос. Особист, выяснив, что ему надо, уже ушёл, время обеденное, сейчас поесть схожу, и можно новый рейс совершить, успею. Может быть, да даже наверняка, не один. Эх, любимый мой «кукурузник», первый самолёт в позапрошлой жизни, на котором я впервые поднялся в небо в аэроклубе. Незабываемое воспоминание, и снова эта же машина, пусть и в редкой комплектации с высоким гаргротом. У двух других По-2 были ещё крыльевые санитарные кассеты для перевозки раненых, это помимо закрытой кабины, но в комплектацию моего самолёта они не входили, видимо не хватило, поэтому и возил я только в кабине. А так проводя обслуживание, я сходил в столовую госпиталя, а я со своей машиной был приписан именно к нему, и устроился за столиком, принявшись за первое – слабо посоленный фасолевый суп с редкими кусками рыбы. Наворачивая первое, я размышлял. Как-то у меня с этой войной всё не заладилось. В первом эпизоде только-только начал нормально воевать, пусть и на «ильюшине», мало того что из полка выгнали, прицепившись к мелкой проблеме возраста, так ещё в игры спецслужб влез. Сейчас вообще на «небесный тихоход» посадили. И смотрят подозрительно. Если так посмотреть, то чтобы стать уважаемым человеком, лётчиком, я должен был быть на сто процентов северокорейцем. То есть я должен был из Южной Кореи, если так прикинуть, бежать не в Аргентину, а незаметно перейти границу, лучше морем, и, обустроившись тут, стать своим, поступив в лётную школу. Вот тогда, получается, ко мне вопросов не будет совсем. Ну, кроме уникальности моего обучения пилотированию. Как ни маскируйся, но такое скрыть не то чтобы невозможно, но очень трудно. Разве что прикрыться моей гениальностью и даром к этому делу.

Я в последние дни даже задумываться стал, а с чего это я с этой войной зациклился? Мол, участвую, и всё тут, остальное хоть трава не расти. Даже сам удивлялся себе. Не будет Корейской войны, будет Ливан, Гватемала, Куба, да тот же Вьетнам. Нет такой войны в мире, где бы косвенно не поучаствовали США. Практически везде они и были виновником. Не сидится им на заднице ровно, за что я их также не люблю. А на самом деле, что мне даст эта война? То, что я смогу безнаказанно истреблять солдат американских дивизий, атакуя их с воздуха? Это, конечно, плюс, но для чего мне участвовать в этой войне? Американцев хватает и так. Да вон, отправиться в Империю зла, их гнездо, там всё что угодно можно устроить, и особо совесть меня мучить не будет, так нет, я зациклился именно на этой войне. Я уже не один день анализирую этот момент, и чем дальше, тем больше понимаю, что эта война нужна не столько мне, сколько Муну. Пусть его личность стёрта, но инстинкты остались, а они шепчут, тихо, исподволь – давай повоюем, это же наша родина, давай поучаствуем. Не знаю, может, и не от Муна идёт эта реакция, меня же кто-то отправляет в это тело и в это время раз за разом, может, он и дал мне эту установку? Я слышал ещё в своё время о кодировании людей, в виде байки, но что, если и мне такое кодирование провели? Что я знаю о таких технологиях? Тут, вон, ещё серьёзнее, перенос сознания из тела в тело, да ещё во времени. Вон, я год в Аргентине прожил, работал, учился, тренировался, а как вспомнил, что срок подходит, то даже сомнений не было, быстро собрался, уволился и отбыл. Вот и получается, что отказаться я не могу, да и не хочу. А ведь это не народная война с немцами, где всё население Союза встало как один против захватчика. Вот там не было сомнений, а тут что я делаю? Мне вообще кажется, что желание отказаться от этой войны у меня вообще вычеркнули из чувств и эмоций. При этом крепла уверенность, что, отвоевав на этой войне, я смогу жить как захочу, делая, что пожелаю. И вот теперь меня гложет любопытство, кто этот неведомый игрок, что двигает меня как пешку? И будет ли у меня ещё шанс в случае гибели? А это не исключено, война идёт.

Хмыкнув, я приступил ко второму, рису с той же рыбой, лётчикам выдавали чуть большую порцию, чем всем остальным, так что в столовой я наедался. На самом деле не стоит воспринимать эти мои слова серьёзно, так, просто пища к размышлению, но всё равно все эти ощущения, что гложут меня, были несколько странными. Видимо, тут и мой характер, и характер Муна так переплелись, что и создали этот коктейль. Но я действительно хотел поучаствовать в этой войне именно против американцев, не южан, несмотря на все препоны спецслужб северян. Не смогли они выбить у меня это желание. Ладно хоть сознание осталось моё, как, впрочем, и твёрдое решение участвовать в Корейской войне. Тут в зал столовой с шумом вошли двое пилотов, они на транспортнике летали, за раз брали до шести раненых лежачих и столько же сидячих, пилот и штурман, видимо, только что прилетели, я слышал шум моторов минут десять назад. Здороваться те со мной не стали, утром на планёрке виделись, только приветливо кивнули, после чего устроились за столиком и стали требовательно смотреть в сторону разносчицы, видимо проголодались. А вот мне доесть второе не дали, что уж про чай вспоминать. Забежал санитар и велел срочно идти в радиоузел, вот я и побежал туда, похоже, что-то срочное. На радиоузле, а это была радийная машина, особист сидел, он и курировал отправку всех машин, что были закреплены за госпиталем по тем или иным координатам. Вот и сейчас, видимо, кто-то срочно вызвал санитарный самолёт.

– Быстро, молодец, – рассеянно сказал тот, когда я подошёл к нему. – Значит, доставай карту… Теперь смотри, вот тут наши танкисты прорвали оборону и ушли в рейд по территории противника, захватили мост через реку, заперев в кольце несколько частей южан. Попытки отбить мост уже предпринимались, и их пресекли с большими потерями для противника. Там сейчас несколько раненых, в основном ожоговые ранения, а у нас ожоговое отделение есть, тяжёлый транспортник послать я не смогу, но ты доберёшься.

– Глубоко в тылу противника? – задумался я, нахмурившись. – Да меня же сшибут ещё на подлёте, тут ночью нужно вывозить, а не днём.

– Не доживут раненые до вечера, сейчас их нужно.

– Хорошо. Какие сигналы опознания?

– Две красные ракеты. И да, туда будет ещё один самолёт отправлен того же типа, что и у тебя, только от другого госпиталя. Там тоже есть ожоговое отделение. Кроме ваших самолётов там никто не приземлится и не взлетит.

– Понял… Вопрос есть. Если они в тылу и отрезаны от снабжения, не стоит ли мою машину использовать для доставки припасов, остро необходимых им?