Но если бы Морген был направлен к Вирту как к ответственному за безумную еврейскую свадьбу и если бы Вирт посвятил его тогда в тайны операции «Рейнхард», речь не шла бы о том, что это название время от времени «всплывало» в ходе его расследований, и при этом Морген с самого начала не связывал бы операцию «Рейнхард» с «незаконными» убийствами, которые он уже расследовал, — с разовыми убийствами свидетелей. Скорее, он догадался бы, что операция «Рейнхард» — совершенно беспрецедентная система массовых убийств, не связанная с относительно заурядными преступлениям в Бухенвальде.
И действительно, нюрнбергские показания Моргена о его беседе с Виртом выглядят непоследовательными. Относительно еврейской свадьбы он говорит: «Я спросил его, почему он разрешает солдатам охраны делать такие вещи, и тогда Вирт открыл мне, что по приказу фюрера он должен уничтожать евреев». Такое откровение лишено логики. Вирт разрешил еврейскую свадьбу как средство укрепления морального духа в аэродромном лагере, который не был лагерем уничтожения. Вирт мог бы объяснить эту свадьбу, не описывая, что происходит в газовых камерах других лагерей и что было абсолютно секретными сведениями.
Нюрнбергское свидетельство Моргена о встрече с Виртом не только озадачивает само по себе, но и противоречит показаниям, которые он давал впоследствии. На послевоенном процессе по делу Освальда Поля Морген говорил, что ему понадобилось от четырех до пяти месяцев, чтобы найти «первые следы» истребления евреев, — от четырех до пяти месяцев после того, как он отправился в Кассель, что произошло в конце июня или в начале июля[327]. А когда следователь из Корпуса контрразведки спросил, когда он узнал, что термин «переселение» стал кодовым обозначением истребления евреев, Морген ответил: «Впервые кое-что об этом стало доходить до меня на рубеже 1943–1944 годов»[328]. Но в конце этого года — а именно в ноябре — он начал свое расследование в Освенциме[329].
Таким образом, не нюрнбергские показания, а другие свидетельства Моргена говорят о том, что полную картину массового уничтожения в газовых камерах он получил в ноябре в результате работы его комиссии в Освенциме и его собственной поездки туда, а не в конце лета после беседы с Виртом в Люблине. Заметьте, что допрос, цитата из которого здесь приводится, был проведен после того, как Морген дал показания в Нюрнберге, — всего через десять дней после казни главных военных преступников, — и поэтому можно предположить, что Морген стал более осторожен в своих показаниях и хронологии. Поэтому показания Моргена в Нюрнберге относительно того, как он узнал об «окончательном решении», должны восприниматься с известной долей скепсиса.
Кажется невероятным, что Вирт отвечал на вопросы Моргена о свадьбе в аэродромном лагере, начав с полного описания «окончательного решения еврейского вопроса», но узнать точно, что Моргену стало тогда известно, невозможно. Мы знаем только, что, какую бы информацию об «окончательном решении» Морген ни получил, сначала он в это не поверил[330]:
Сперва то, что описал Вирт, показалось мне совершенно фантастическим, но в Люблине я увидел один из лагерей. Это был лагерь, который собирал собственность или часть собственности жертв. По горам вещей — там были свалены в кучу часы в невероятном количестве — я смог понять, что здесь происходит что-то чудовищное[331]. Мне показали ценности. Могу сказать, что я никогда не видел сразу так много денег — особенно иностранной валюты. Это были монеты всех видов, со всего мира. Вдобавок там была печь для переплавки золота и поистине невероятные золотые слитки.
Я увидел также, что штаб, из которого Вирт отдавал свои распоряжения, был совсем маленьким и ничем не примечательным. У него там работали всего три или четыре человека. С ними я поговорил тоже.
Я видел, как прибывали его курьеры, и наблюдал за ними. Они приезжали даже из Берлина, с Тиргартенштрассе, из канцелярии фюрера, и уезжали обратно. Я изучил переписку Вирта и нашел подтверждение всему этому.
Конечно, я не смог сделать или увидеть все это во время своего первого визита. Я бывал там часто. Я преследовал Вирта до самой его смерти.
На самом деле визит, во время которого Морген увидел груды ценных вещей, произошел значительно позже встречи с Виртом. На постнюрнбергском процессе по делу Освальда Поля Морген снова указывает на то, что он продолжил преследование Вирта и тогда, когда тот уехал из Люблина. Обвинитель спросил его, мог или не мог подсудимый по имени Йозеф Фогт узнать о происходившем от преемника Вирта, Георга Виперна[332].
В: А теперь, свидетель, еще один вопрос по люблинскому делу. Говорил ли вам когда-либо Виперн, насколько хорошо он проинформировал Фогта о сути операции «Рейнхард»?
О: По-моему, это очевидно из существующей связи: если столовое серебро, обручальные кольца, золотые коронки, деньги и иностранную валюту — и даже оправы очков — собирают и вносят в опись сотнями тысяч штук, то я не могу представить, чтобы это были обычные вещи.
В: Свидетель, вы сами видели эти вещи?
О: Сам я видел остатки этих вещей.
В: Когда это было?
О: Примерно в конце 1943 г. или в начале 1944 г. Должно быть, дело уже шло к концу. Я не могу сказать вам точно.
Из этого свидетельства следует, что Морген увидел ценности лишь спустя несколько месяцев после встречи с Виртом. Вторая дата соответствует утверждению Моргена о том, что он видел только «остатки» ценностей и что они были «внесены в опись» — это указывает на то, что внимание было перенесено со сбора вещей на их учет. Глобочник представил заключительный отчет об операции в начале 1944 г., указав стоимость банкнот и монет разных валют, от долларов до йен; количество часов, серег, запонок и других ювелирных изделий, а также очков, бумажников, бритв и прочих личных вещей; и, конечно, вес слитков золота, серебра и платины, полученных путем переплавки[333]. Эти списки Морген и мог увидеть при их составлении. Поэтому, сообщая нюрнбергскому суду, что видел эти ценности в одном из лагерей Вирта, он описывал визит, который состоялся в конце года, спустя месяцы после последней даты, когда могла состояться его встреча с Виртом.
Свидетельствуя на Нюрнбергском процессе над главными военными преступниками, Морген обобщил все, что узнал на рубеже 1943–1944 гг., и представил это как сведения, полученные от Кристиана Вирта несколькими месяцами ранее. Но почему?
Выше мы заметили, что Морген часто защищал СС. Особенно явно он делал это на Нюрнбергском процессе, где СС предъявили обвинение в том, что она является преступной организацией, а Морген был вызван как свидетель защиты. В этом качестве он был идеальным выбором, поскольку мог засвидетельствовать, что СС не была преступной организацией, потому что посредством своей судебной системы применяла в своих рядах законы немецкого государства. В своих нюрнбергских показаниях Морген шел на все, чтобы дистанцировать СС от массовых убийств евреев[334]. Он указывал на то, что газовые камеры Освенцима приводили в действие евреи и добровольцы либо призывники из Прибалтийского региона. Морген даже утверждал, пусть и неубедительно, что, хотя надзиратели носили форму СС, они делали это только для маскировки, по договоренности, которую сам Морген назвал непонятной, поскольку она без нужды наносила ущерб репутации СС.
Прежде всего Морген подчеркивал, что центры уничтожения были подотчетны канцелярии фюрера и что Кристиан Вирт, их архитектор и куратор, не был членом СС. Об этом он сообщил уже в своих предварительных показаниях, данных под присягой[335]: