Вирт не был членом СС. Будучи инспектором по расследованию убийств, он прославился беспринципными следовательскими методами и был отозван из криминальной полиции Штутгарта для выполнения специального задания фюрера. Его первым заданием было массовое уничтожение душевнобольных. […] Эта операция проводилась без организации СС или ее служащих. Штаб по проведению операции находился в канцелярии фюрера, в Берлине на Тиргартенштрассе. Оттуда Вирт получал приказы и там отчитывался.
С началом истребления евреев в этой структуре ничего принципиально не поменялось. Центром по-прежнему была канцелярия фюрера. Члены команды получили униформу и удостоверения полиции безопасности только для того, чтобы передвигаться в тылу. […] Более того, команда была очень малочисленной. […] У меня есть основания полагать, что даже местного [начальника полиции безопасности] не оповещали о деятельности этой организации.
Адвокат защиты СС счел эти показания настолько важными, что судье пришлось удерживать его от вынесения их на обсуждение преждевременно, до допроса другого свидетеля[336]. После того как Морген заявил, что Вирт не был членом СС, адвокат на следующей сессии тенденциозно повторял это утверждение, говоря Моргену: «Вы говорили о комиссаре уголовной полиции Вирте, который не был членом СС и команда которого не состояла из эсэсовцев»[337]. Таким образом, главным мотивом защиты, представившей Моргена в качестве свидетеля, было перекладывание вины с СС на Вирта. Рассказ Моргена о том, что об «окончательном решении еврейского вопроса» он узнал от Вирта, слишком хорошо подходит для этой стратегии, чтобы быть правдоподобным, тем более с учетом его же показаний, согласно которым о массовом уничтожении он узнал в конце года.
13. Операция «Праздник урожая»
Постепенно расследование Моргена в Люблине пошло по двум направлениям. Разбираясь с еврейской свадьбой, он вышел на Кристиана Вирта, потом обнаружил тайный склад ценностей, после чего возникло подозрение, что там происходило «что-то чудовищное». Углубившись в преступления, происходившие в Бухенвальде, Морген вышел на лагерь Майданек, где Карл Отто Кох после Бухенвальда недолго прослужил комендантом и где его сменил на этом посту бывший подчиненный Коха по Бухенвальду Герман Флорштедт.
Для расследования в Майданеке Моргену отдали в распоряжение небольшую следственную комиссию, которая базировалась в Люблине. Ее работа привела к снятию с должности и аресту коменданта Флорштедта в середине октября 1943 г.[338] Морген отправился в Люблин в начале ноября, чтобы проконсультироваться с комиссией. Ее руководитель, комиссар уголовной полиции Денерляйн, встретил Моргена на станции. Денерляйн сообщил, что работа комиссии завершилась, поскольку все заключенные в округе были казнены накануне и в результате у следствия не осталось ни одного свидетеля[339]. Эта расправа, в ходе которой были расстреляны более 40 000 евреев — в лагерях Майданек, Понятова и Травники, — произошла 3 и 4 ноября. Бойня, цинично названная ее организаторами «Праздник урожая» (Erntefest), стала крупнейшим разовым массовым расстрелом за все время войны[340].
Морген давал показания об этой расправе в ходе суда над военными преступниками Майданека, который продолжался с начала 1970-х до начала 1980-х гг. Как рассказывал Морген в 1973 г., он и Денерляйн встретились с новым комендантом Майданека, Мартином Готтфридом Вайсом: «Он был бледен и молчалив. Эта операция стала неожиданностью и для него тоже». Затем Морген отправился на встречу с командиром расстрельной команды: «Меня заинтересовало, как человек смог справиться с таким заданием и не сойти с ума. Он был совершенно спокоен. Он сказал: "Кто-то должен был это сделать"»[341]. Затем Морген переключился на расследование этой бойни: «Я считал своим человеческим долгом разобраться в этом ужасе»[342].
Результатом расследования Моргена стал доклад начальнику Главного управления имперской безопасности СС Эрнсту Кальтенбруннеру. Отрывки из этого доклада цитировались для Кальтенбруннера, когда его допрашивали на Нюрнбергском процессе[343]. Следователь зачитал доклад Моргена и спросил Кальтенбруннера, помнит ли тот, что получал его.
В: Возвращаясь к люблинским убийствам… Результат этой массовой казни не мог ускользнуть от вашего внимания, поскольку, как было доложено Моргеном [sic] после его инспекции, она привела к потере значительной части имевшейся рабочей силы. Больше не было людей, чтобы работать на станках и в мастерских. Заводы остановились, имея огромные запасы сырья, а люди, на которых было возложено исполнение приказа о казни, сказали, что он стал для них полной неожиданностью.
О: Я никогда не видел такого доклада и никогда не слышал о них. […]
В: Я зачитаю вам описание того, что Морген излагает как имевшее место: «Процесс всегда был один и тот же. За ночь до казни приходил приказ срочно выкопать зигзагообразные укрытия от воздушных налетов. Ранним утром прибывали отряды, и в этих траншеях начиналась казнь. Заключенные должны были оставить свою работу и находиться по соседству с этими траншеями. Когда приходило их время, они должны были раздеться и голыми подходить к этой траншее один за другим, бесконечной чередой. Подойдя к первым смертям (следователь: думаю, имелось в виду «мертвым»), жертва должна была лечь на мертвое тело, и после этого ее убивали выстрелом из пистолета в голову. Это продолжалось до тех пор, пока траншея не заполнялась, а люди не были убиты все до последнего. После этого траншеи засыпали. Голые мужчины лежали в своих траншеях, а женщины — в своих. Дети были со своими матерями. Никто из жертв перед казнью не подвергался жестокому обращению. Все делалось методично, молча. Отряды создавали только заграждение и отношения к этому не имели. Там было несколько немецких полицейских[344], а большинство были украинцами. На каждом месте были только два или три убийцы, которые стояли над траншеей. За ними стояли два или три других человека, которые перезаряжали оружие. Так казни проходили очень быстро, а ответственность за них ложилась всего на несколько человек». Вот второе предложение: «Это была старая, испытанная система». Вы согласны с тем, что это была старая, испытанная система?
О: Я не знаком с этим методом. […]
В: Что стало со всеми деньгами, драгоценностями и золотом мертвых заключенных из этих лагерей?
О: Я не знаю.
В: Разве вы не получали никакого доклада о том, что было сделано с этими ценностями?
О: Нет.
Этот отрывок из доклада Моргена одновременно и пугает, и озадачивает. Вероятно, Морген пересказал подробное описание казни, полученное от очевидцев, поскольку сам он свидетелем бойни не был. Следовательно, комментарий «это была старая, испытанная система» должен был относиться к процитированному материалу. Но зачем Моргену использовать эту фразу? Показывает ли она, что он не знал о новой системе, которая была испытана в ходе операции «Рейнхард»? Узнать это нельзя, поскольку его доклад не сохранился[345].
Жертвами расстрела стали те, чей рабский труд использовался на нескольких фабриках в районе Люблина, и после того, как их казнили, работать стало некому. В своих показаниях 1973 г. Морген говорит: «Насколько я помню, все узники этого лагеря были расстреляны. Все производственные цеха опустели»[346]. Далее: «Я еще помню, что один австрийский промышленник сказал мне, почти в слезах, что вся его работа пошла насмарку»[347]. Доклад Моргена фокусируется прежде всего на этом результате казни: «Я сделал обширный доклад об этих событиях, указывая на экономические последствия остановки производства. Это был аргумент, который все еще мог произвести впечатление на руководство СС»[348].
Вопросы следователя Кальтенбруннеру показывают, что в докладе Моргена говорилось и о расхищении ценностей, оставшихся от убитых[349]. Эрих Мюсфельдт, распоряжавшийся кремацией жертв, во время суда над ним в Польше сообщил, что у него был блокнот для ведения учета ценностей и зубного золота и что он передал этот блокнот Моргену как свидетельство того, что он не присвоил ничего из прошедшего через его руки[350]. Таким образом, в своем докладе Морген обращал внимание не только на потерю рабочей силы, но и на то, как распорядились собственностью убитых.
Человек, который руководил казнью, Якоб Шпоренберг, был арестован в Норвегии в 1945 г. В тюремной камере он написал отчет, в котором заявлял, что видел приказы, полученные его предшественником от Гиммлера, поручавшего тому положить конец «огромной опасности» «еврейской проблемы» в округе Люблин[351]. Другой послевоенный отчет, написанный Гансом Лауфсом, бывшим коллегой Моргена, объясняет это оправдание следующим образом[352]: