Есть сильное подозрение, что из-за вражды между так называемыми зелеными и красными, то есть между уголовными и политическими, обе партии путем интриг часто добивались того, чтобы ненавистных противников вносили в список лиц, отобранных для тифозных экспериментов, чтобы уничтожать их под таким прикрытием[282].
Морген принял меры к тому, чтобы с помощью службы криминальной полиции испытуемых отбирали только из числа серьезных преступников, находившихся в лагере. Таким образом, «поправки» Моргена не были направлены на то, чтобы предотвратить использование процесса отбора как средства воздействия на отдельных жертв; вместо этого их целью было изменение принципа отбора, чтобы вред от эксперимента причинялся тем, кто этого, по мнению Моргена, заслуживал.
Поэтому, когда доктор Ховен включил Фройдемана и Мая в эксперимент с тифом, он действовал по схеме, которая была Моргену знакома, и Морген попытался ему помешать. К несчастью для Ховена, его затея не удалась. Фройдеману привили патоген, но оказалось, что прививка входила в неактивную серию и не приводила к болезни испытуемого. Тем временем Бланк оказался под следствием из-за невыполнения служебных обязанностей, и для дела потребовались показания Фройдемана. Когда об этой ситуации узнал комендант Пистер, он запретил использовать Фройдемана в экспериментах, поскольку тот должен был выступить в качестве свидетеля. Но Ховен солгал Пистеру, сказав, что Фройдеман не может свидетельствовать, поскольку, возможно, смертельно болен. Затем Ховен перевел Фройдемана и Мая из 46-го блока в госпиталь, где убил обоих с помощью инъекций фенола. Когда об этих убийствах сообщили Бланку, он подарил Ховену бутылку шнапса.
Сначала Морген взял показания против Ховена у бухенвальдского гауптшарфюрера по фамилии Кёлер[283]. Затем он выехал в Кассель, чтобы получить ордер на арест Ховена. Когда он находился в кабинете главного судьи Вернера Паульмана, зазвонил телефон: из Бухенвальда сообщили, что Кёлер предпринял попытку самоубийства. Почти сразу же телефон зазвонил опять. Из Бухенвальда звонили с уточнением: Кёлер был отравлен. Морген обзвонил университеты Йены и Лейпцига в поисках специалистов, которые могли бы спасти Кёлера, а затем вернулся в Бухенвальд. Пациент лежал «похожий на тень». Морген спросил его: «Вы пытались покончить с собой?» Сил у Кёлера хватило только на то, чтобы прошептать: «Такое мне и в голову не пришло бы»[284].
К несчастью, в результате отравления Кёлер лишился памяти. Он не мог вспомнить ничего из того, что произошло между полуднем пятницы и вечером субботы, когда он обнаружил себя привязанным к каталке. Морген безуспешно попытался оживить память Кёлера, но тот уже был при смерти. Морген связался с гестапо и арестовал Ховена.
Согласно Ойгену Когону, узнику Бухенвальда, который работал канцеляристом в госпитале, после этого Морген провел смертельно опасный медицинский эксперимент, чтобы определить яд, убивший Кёлера[285]:
Установить, какой именно состав использовался, не удалось, и члены эсэсовской следственной группы, майор СС Георг Конрад Морген и капитан СС Веенер, в присутствии дежурных офицеров провели «небольшой эксперимент» в 46-м блоке. Они накормили четверых русских военнопленных супом, в который добавили разные алкалоиды. Поскольку от последствий эти люди не умерли, их затем отравили газом в крематории.
По поводу этого эксперимента Когон свидетельствовал на «врачебном процессе» в Нюрнберге. Тогда же Морген под присягой дал показания, которые категорически оспаривали свидетельство Когона. Испытуемые были не военнопленными, сказал он, а русскими добровольцами, которые служили в немецкой армии и совершили тяжкие преступления. Они находились в арестном бункере Бухенвальда в ожидании казни, поскольку были осуждены и приговорены к смерти[286]. Что еще более важно, добавил Морген, «целью эксперимента было не отравить испытуемых, а показать, что эта комбинация препаратов не могла привести к отравлению»[287]. Давая показания по этому делу суду в Бад-Хомбурге в августе 1950 г., Когон отказался от наиболее серьезных составляющих обвинения[288].
Ховен признался в убийстве Фройдемана и Мая, но представил длинные и сложные объяснения в свою защиту. Он заявил, что внес Фройдемана в список испытуемых, будучи уверенным, что тот был опасным преступником, и не зная о его роли в деле против Бланка. Затем он узнал о событиях в Кведлинбурге и рассудил, что раскрытие этих инцидентов в суде привело бы к скандалу, который тогда, в четвертый год войны, был недопустим. Он почувствовал обязанность предотвратить такой скандал, и все, что ему оставалось, это убить Фройдемана и Мая. Примерно таковы были объяснения Ховена.
В своем докладе для судебного управления СС Морген сообщил, что объективных фактов по делу было достаточно, чтобы осудить Ховена независимо от того, верны его показания или нет, и с этого момента его доклад пронизывает чувство глубокого возмущения[289]:
Повторюсь: доктор Ховен присвоил себе право в интересах государственной безопасности утаивать от полномочных органов сведения о политически значимых событиях. Он до самого конца действовал в нарушение четкого приказа своего коменданта и убил свидетелей, чтобы выгородить главного преступника Бланка. Его действия представляют собой воинское неподчинение самого тяжкого типа, подрыв воинской дисциплины и субординации [Unterordnung]. Более того, это посягательство на политическое руководство рейха путем создания помех работе государственного учреждения, а именно разведывательной службы в лице Главного управления имперской безопасности. Наконец, это атака на уголовное правосудие с целью не дать ему раскрыть тяжкое преступление и привлечь виновного к ответственности.
Покушение на жизнь здесь наименьшее из преступлений, как объективно, так и с учетом субъективного умонастроения преступника. Эта тройная атака на военную организацию, полицию безопасности и правосудие есть бунт со стороны преступника против государственных учреждений и органов, которые необходимы для существования организованного Volksgemeinschaft.
Далее Морген продолжает:
Никакое государство не может позволить одному из своих граждан самовольно назначать себя хозяином жизни и смерти, присваивать себе абсолютную власть и самостоятельно решать, исходя из якобы государственных соображений, что должно и позволено делать. Особенно это относится к национал-социалистическому фюрерскому государству и в первую очередь к человеку, находящемуся на военной службе. Снисходительное отношение к таким преступным мотивам в какой бы то ни было форме может привести к краху.
Вывод Моргена таков: Ховен должен быть наказан за подрыв государства, а не за то, что он убивал больных.
Тут Морген взывает к нацистской идеологии, что для него редкий случай. Выражения вроде «национал-социалистическое фюрерское государство» почти никогда не встречаются в его сохранившихся бумагах. Два других исключения — это книга о военной пропаганде и статья о «преступнике-коррупционере». Обе были написаны для широкой аудитории и поэтому требовали реверансов в сторону национал-социализма, что бы Морген на самом деле о нем ни думал[290]. Выступая на Освенцимском процессе во Франкфурте, Морген сказал, что таким образом он хотел предотвратить вмешательство сверху, учитывая страх своего начальства перед покушениями на его полномочия[291]. И данное обращение к власти Гитлера, представленное выражением «фюрерское государство», появляется на предпоследней странице доклада Моргена о преступлениях Ховена, что можно считать «эффектной концовкой». Возможно также, что этот пассаж учитывал и склонности высших должностных лиц.
Следственный отчет Моргена заканчивается оценкой личности Ховена на пяти страницах, где говорится о его вменяемости. Коллега Моргена, советник по уголовным делам Веенер, «задал относительно доктора Ховена вопрос: он слабоумен или преступен? И выбрал первое»[292]. Но Морген с этим не согласился. Он считал, что Ховен лишь притворялся слабоумным, чтобы вызвать сомнения в его способности отвечать за свои преступления. Даже с учетом сниженных требований военного времени, утверждал Морген, получение медицинского диплома и работа врачом требуют хотя бы крупицы ума, и поэтому Ховен не может быть оправдан по причине невменяемости, а значит, его следует считать виновным наряду с Зоммером и Кохом.
Это обвинение демонстрирует приверженность Моргена как закону, так и кодексу чести СС. С одной стороны, он обвиняет Коха, Зоммера и Ховена в убийстве, согласно соответствующим статьям гражданского уголовного кодекса, а с другой стороны, обвиняет также Коха в воинском неподчинении и свое обвинение заканчивает такими словами: Кох «руководил упомянутыми выше концентрационными лагерями не только вопреки приказам, но также способами, несовместимыми со всеми нормами морали»[293]. Таким образом, он использует параграф 92 военного уголовного кодекса, чтобы привнести моральные нормы СС в закон, но это извечные моральные нормы, соблюдение которых он приписывает СС, а не расовые или идейные представления Гиммлера.
11. «Законное» убийство
Морген прибыл в Бухенвальд в качестве специалиста по коррупционным преступлениям, имея поручение Гиммлера: пресечь безудержное воровство и мошенничество со стороны офицеров СС в концентрационных лагерях. В ходе следствия против коменданта Бухенвальда он не раз оказывался в тупике из-за отсутствия живых свидетелей. Заключенные, которые могли бы дать показания против коменданта, оказались мертвы. В ходе дальнейших следственных действий было установлено, что всех их убили, и Морген столкнулся с необходимостью вести расследования убийств. А как только он начал расследовать убийства свидетелей, цепочка улик повела к другим убийствам, совершенным по множеству причин и разными способами.