Множество свидетелей из числа эсэсовцев и заключенных дали показания. Председателя суда СС д-ра Моргена очень боялись и ненавидели все эсэсовские офицеры Бухенвальда. Они с облегчением вздохнули, когда Морген вернулся в Берлин, поскольку боялись, что следствие сумеет собрать компрометирующие материалы и на них тоже.
В апреле 1944 г. Морген подвел итоги своего расследования в 87-страничном докладе, который был с ним, когда он пришел сдаваться американцам из Корпуса контрразведки в 1945 г. В его распоряжении было также обвинительное заключение в отношении коменданта Коха. Тот обвинялся в растрате, воинском неповиновении и убийстве заключенных. Двое подчиненных Коха были обвинены вместе с ним, тоже в убийстве. Фрау Кох обвинялась в сбыте похищенных вещей.
Эти обвинения выходили далеко за пределы порученного Моргену расследования коррупционных преступлений, а доклад Моргена о расследовании выходит далеко за пределы обвинения, переходя в психологический анализ преступников и описание жизни в лагере. Все это было написано во время войны для представления в судебную систему СС и заслуживает подробного изучения.
Кратко описав предыдущую карьеру Коха, Морген переходит к проверке его финансовых отчетов. Выявились расхождения в 94 000 рейхсмарок, кроме того, обнаружилось незаконное присвоение товаров и услуг на сумму 105 000 рейхсмарок, что на сегодняшний день составляет более 6 млн долларов. Затем следует перечисление способов, которыми Кох собирал эти богатства.
Первым в списке идет ненадлежащее обращение с ценностями, привезенными в лагерь интернированными евреями[225]:
После убийства секретаря посольства фон [sic] Рата почти все евреи в Германии были схвачены и доставлены в концентрационные лагеря. Аресты стали для них неожиданностью. Схваченных евреев привозили в основном без багажа и продуктов, но в то же время с ценностями, которые они имели при себе или успели собрать в спешке. Нарушения начинались уже с момента их поступления. […] Согласно строгим правилам лагерного распорядка, все вещи заключенного подлежат изъятию. Ценности должны были сдаваться в присутствии свидетелей и складываться в контейнеры. Заключенный должен был утвердить список вещей, которые он сдал. Это правило не выполнялось.
Ценные вещи просто сваливали в кучу, никаких описей не делали. Более того, когда позднее евреев — ветеранов войны и евреев — мужей женщин-ариек освобождали, их заставляли подписывать документ, согласно которому они не имели претензий к лагерю, поскольку ничего ценного у них не отобрали. Морген хладнокровно замечает: «С учетом тогдашней [то есть 1938 г.] политической ситуации невозможно представить, чтобы освобожденные евреи против этого возражали»[226].
Конечно, Морген не мог протестовать против «политической ситуации» в докладе, подготовленном для судебной системы СС. Тем не менее и в послевоенных высказываниях он не комментировал политическую ситуацию с евреями в Третьем рейхе: ни изгнание, ни лишение их гражданских прав, ни притеснения. Когда Морген говорил о справедливости, он имел в виду уголовную юстицию, а не политическую или социальную справедливость. Поэтому ему нечего было сказать о «еврейской акции», после которой в концентрационные лагеря был направлен поток новых заключенных.
Интернированные евреи, говорит Морген, смогли сохранить некоторые из своих ценностей, но они быстро были разворованы другими узниками. Ходил слух, что эсэсовцы выискивали и убивали богатых евреев из-за имевшихся у них денег, то есть деньги привлекали хищников всех мастей[227]:
Поэтому многие евреи просто выбрасывали свои деньги и ценные вещи. […] Говорят, что некоторые из этих евреев настолько теряли интерес к своим деньгам, что подтирались купюрами в 50 и 100 марок. Это подтверждалось свидетелями. Поэтому нашлись умельцы, которые с помощью палок или досок с гвоздем на конце извлекали купюры из выгребных ям, отмывали их, сушили и разглаживали утюгом.
Разумеется, Морген понимал, что описание состояния лагерных уборных не входило в его обязанности и показания свидетелей в данном случае не требовались. Единственный пункт обвинения здесь — нарушение правил лагерного распорядка.
Далее в докладе Моргена перечисляются формы эксплуатации и вымогательств в отношении всех заключенных, а не только евреев. Они включают спекуляцию товарами, продававшимися в лагере; требование «взносов» за предоставление более комфортабельных условий; отмену телесного наказания в обмен на «штраф»; взимание взяток за досрочное освобождение; присвоение золотых пломб и зубов покойников вместо отправления золота в Берлин. Все вместе это складывается в «систему бессовестной эксплуатации заключенных»[228].
Кроме того, лагерь имел различные хозяйственные предприятия, которые приносили администрации прибыль. Существовала и сложная схема закупок, руководил которыми один из самых влиятельных заключенных, профессиональный вор Майнерс. Он заведовал кухней Führerheim"а — офицерской столовой. Морген описывает это заведение очень подробно, несмотря на отсутствие доказательств тайной преступной деятельности в нем[229]:
Офицерская столовая представляла собой роскошный ресторан, в котором подавались обильные блюда, а между приемами пищи — бульон с яйцом и жареные куры ежедневно. Из напитков — натуральный кофе, хорошие вина, а в баре имелись лучшие импортные ликеры, и это можно было купить по умеренным ценам. […] К тому моменту, когда штандартенфюрер СС Пистер вступил в должность, офицерские жены не имели собственной кухонной утвари. Причина заключалась в том, что эти роскошные блюда — а их порции были крупнее, чем порции до войны (суп, жаркое, овощи, салат, десерт), — были доступны по цене в 60–75 центов. […] Особенностью столовой было то, что пользоваться привилегиями там могли только офицеры действительной службы. Резервистам в штатском было доступно лишь то, что готовили для войск. В столовой каждый день можно было увидеть, как действующий офицер расправляется со шницелем невероятных размеров, а сидящий рядом резервист ложкой ест тушенку.
Заметьте, что теперь внимание Моргена сместилось с коррупции как преступления на коррупцию морального характера — в его представлении та и другая были тесно связаны.
Связь между криминальной и моральной коррупцией наиболее заметна в отчете Моргена о жене Коха Ильзе, которую он обвинял в присвоении похищенного имущества. Начинает Морген с рассказа о том, как плохо Ильза обращалась с матерью[230]; затем он переходит к ее амурным похождениям. Двое подчиненных Коха, Герман Флорштедт и Вальдемар Ховен, были влюблены в нее и рассказали ей об отношениях ее мужа с танцовщицей из Веймара[231]. После этого Ильза обвинила его в преступлениях, в которых он действительно был повинен, и пригрозила, что выдаст его рейхсфюреру Гиммлеру. Когда ее поклонники Флорштедт и Ховен испугались, что их роль в этом деле раскроется, а доверие к ним Коха будет подорвано, они ухитрились отправить Ильзе анонимное письмо о делах ее мужа и сумели сыграть роль миротворцев. Кохи помирились, и тогда Ховен предложил Ильзе испытать верность Флорштедта, предложив ему бежать вместе с ней, — он знал, что это предложение Флорштедт отклонит. Устранив таким образом соперника, Ховен смог пробраться в постель Ильзы — и она получила двойной выигрыш, как пишет Морген: положение и богатство полковничьей жены плюс «самого обходительного и опытного мужчину в мире» в качестве любовника. Морген рассказал американцам, что, обыскав дом и служебные помещения Ховена, он нашел от 20 до 30 «сексуальных препаратов», повышавших потенцию. Морген сухо замечает: «У него было огромное количество женщин [Frauenverkehr]»[232].
Эта мелодрама занимает три страницы доклада Моргена о расследовании. Она не имеет прямого отношения к преступлениям, в которых судья обвинил Ильзу Кох, но свидетельствует о ее характере, который в представлении Моргена связан с ее преступлениями.
9. От коррупции к убийствам
Далее доклад Моргена судебному управлению СС переходит от коррупционных преступлений к убийствам. Его рассказ о «машине убийств» под руководством Коха начинается с обзора юридической ситуации[233]. Такие концентрационные лагеря, как Бухенвальд, были тюремными лагерями, а не центрами уничтожения: убийства не были их целью. Власть над жизнью или смертью заключенного концлагеря находилась в руках рейхсфюрера Гиммлера. Власть над «представителями восточных народов» — то есть над поляками и евреями — была передана Главному управлению имперской безопасности, шефом которого тогда был Эрнст Кальтенбруннер. Коменданту концентрационного лагеря разрешалось убить заключенного только в том случае, если приказ о его казни отдали Гиммлер или Кальтенбруннер, причем выполнение приказа следовало задокументировать и представить соответствующий отчет.
Тела всех умерших не по естественным причинам должен был вскрывать лагерный врач. Затем местный суд СС решал, есть ли повод для расследования: тело нельзя было кремировать, пока суд не давал на это разрешение. О каждой смерти в лагере, произошла ли она по естественной или по другой причине, следовало немедленно докладывать в службу безопасности и в штаб рейхсфюрера. «Поэтому, — сообщает Морген американскому Корпусу контрразведки, — жизни заключенных в концентрационном лагере были вполне защищены особым механизмом контроля»[234].