Корпусу контрразведки Морген описал свое первое впечатление от Ховена[271]:
Он произвел на меня благоприятное впечатление, показался очень дружелюбным, приглашал заходить еще. И я воспользовался его предложением, чтобы разобраться с некоторыми физическими недомоганиями: я тогда испытывал сильную усталость и напряжение. Он был очаровательно дружелюбен и выразил готовность помочь, даже большую, чем я мог рассчитывать. Он все привел в движение, достал мне глюкозу — что в то время было очень трудно — и так далее. Сперва это меня озадачило, и я спросил себя: «Хочет ли он что-то от меня?» Но все, что я смог бы сказать в первое время, это что он желает быть в хороших отношениях со мной или, может быть, он просто был очень хорошим, готовым прийти на помощь врачом и человеком. […] [Я спросил,] может ли он показать мне свой госпиталь и операционную? Он сделал это тут же, и, должен сказать, все было в полном порядке. Попутно он отвел меня на кухню и предложил легкий завтрак — стакан молока, белый хлеб и масло. Учитывая положение в Германии во время войны, это было необычно. На душе у меня стало очень тревожно: этот парень пытается меня купить. Я несколько отдалился от него и начал присматриваться к нему более внимательно. Он соответственно удвоил свои усилия, а однажды вечером зашел ко мне и внезапно, без причины, сказал мне, что убивает людей инъекциями фенола. […]
Сначала я уставился на него и не мог произнести ни слова. Я не поверил своим ушам. Но я не проявил никаких эмоций, и он рассказал мне, как он это делал. Люди ничего не подозревали, не чувствовали боли.
Конечно, я спросил себя: «Зачем он мне это рассказал?» — именно мне? Ни один преступник не бывает глуп настолько, чтобы выдать себя судье. Поэтому сначала я ничего не ответил и попытался понять, какими могут быть его мотивы. Начнем с того, что он мог разыгрывать меня, предполагая, что я устрою крупный скандал, а он затем признается, что это была выдумка. А может быть, ему приказали сказать мне это, и сам он к этому отношения не имел. Я терялся в догадках. Поскольку у меня уже были кое-какие подозрения, я склонялся к тому, чтобы допустить, что за всем этим стояла опасная затея, правда, я еще не мог понять, какая именно. Я уже говорил, что концентрационный лагерь был опасным местом для судей.
Через несколько дней Бухенвальд посетил принц Вальдек, и Морген оповестил его о том, что, возможно, заключенных здесь убивают при помощи инъекций. Когда они стали расспрашивать Ховена, тот заявил, что ничего об этом не знает. «Я смотрел на Ховена широко раскрытыми глазами. Этот парень даже не покраснел, хотя сам рассказал мне это всего пару дней назад»[272].
Среди жертв Ховена, согласно обвинительному заключению Моргена, был русский белоэмигрант, генерал Кушнир-Кушнарев, случай которого иллюстрирует внутреннюю политику в лагере[273]. Как белоэмигрант Кушнир-Кушнарев был ярым противником большевиков — Морген описывает его как «ненавистника коммунистов» — и поэтому работал шпионом Коха в группировке заключенных-коммунистов, так называемых политических.
Ховен изолировал Кушнир-Кушнарева в лазарете, затем убил и отправил тело в крематорий в мешке. Будучи допрошен Моргеном, он заявил, что ему приказали убить Кушнир-Кушнарева за то, что тот слишком много знал о массовом расстреле «русских комиссаров» в лагере. (Скоро мы перейдем к этому инциденту.) В подтверждение сказанного Ховеном один свидетель заявил, что слышал, как Кох сказал по поводу Кушнир-Кушнарева: «Эта птица должна исчезнуть».
Морген в это не поверил. Он утверждал, что Кушнир-Кушнарев был слишком ценным шпионом для Коха; можно было рассчитывать на то, что он не разгласит тайну расстрелов, поскольку был антикоммунистом и должен был радоваться тому, что советских комиссаров расстреляли. Даже если бы Кох захотел, чтобы Кушнир-Кушнарева убили, он мог устроить это, не помещая его в карантин с последующим выносом тела в мешке. Поэтому Морген пришел к заключению, что Ховен действовал самостоятельно и совсем по другим причинам.
Согласно Моргену, Кушнир-Кушнарев стал «бельмом на глазу» Ховена[274], который поддерживал политических. Правой рукой Ховена был один из их лидеров, бывший социалист Кремер, и некомпетентность Ховена как врача сделала его крайне зависимым от помощи таких заключенных, как Кремер. Во многом благодаря им в лагере удавалось предотвращать эпидемии[275]. Будучи зависимым от политических, Ховен делал для них все, что мог. Когда после войны Ховена судили, он пытался оправдать свои убийства — которые он признал — тем, что эти жертвы были «предателями» и из-за них могло погибнуть еще больше людей[276]. Политические руководили в лагере подпольным Сопротивлением, которое представляло интересы всех заключенных. Следовательно, как враг политических, Кушнир-Кушнарев в глазах Ховена мог считаться предателем. Ховен подозревал, что измена Кушнир-Кушнарева дошла до соучастия в убийстве Кремера и Пайкса. Поэтому Кушнир-Кушнарев мешал Ховену, и в конечном счете от него осталось только имя в обвинительном заключении по делу Ховена.
Самый сложный эпизод в докладе Моргена о Ховене представляет убийство заключенных Фройдемана и Мая[277]. Этот эпизод достоин рассмотрения, поскольку он показывает отношение Моргена к одной из наиболее зловещих практик администрации концлагеря — к использованию заключенных при проведении медицинских экспериментов.
Фройдеман и Май входили в команду, работавшую за пределами лагеря, в Кведлинбурге, под началом гауптшарфюрера Бланка. Рядом находилась птицеферма. С фермы стали пропадать куры, и хозяин обратился в криминальную полицию. В ходе расследования был обнаружен мотоцикл Фройдемана, припаркованный возле дома одной особы женского пола (Frauenperson). Та признала, что Фройдеман часто проводил с ней ночи, принося в подарок домашнюю птицу. Однако, прежде чем расследование в отношении Фройдемана завершилось, команда была отозвана в Бухенвальд.
Бланк испугался, что следствие по делу Фройдемана приведет к нему. В дальнейшем выяснилось, что в Кведлинбурге он позволял своим фаворитам-заключенным общаться с гражданскими, воровать кур, зерно и бензин, а также участвовать в его кутежах и оргиях. Иными словами, Бланку стоило опасаться показаний Фройдемана и Мая. Поэтому он заручился поддержкой Ховена в их ликвидации. Ховен поместил Фройдемана и Мая в 46-й блок — изолятор для тифозных больных и место медицинских экспериментов[278].
С этого места в докладе Морген переключается на методику медицинских экспериментов[279]:
После определенного периода наблюдения заключенные получают прививку исследуемой вакцины. Затем их заражают настоящим патогеном тифа и наблюдают за эффективностью этой прививки. Бактериальные культуры — штаммы — имеют разную эффективность, называемую вирулентностью, в разное время. Чтобы определить вирулентность, каждый раз вместе с только что описанным экспериментом проводится «эксперимент контрольной группы». Группа заключенных не получает прививку и заражается патогеном вместе с другими заключенными. Заболев, тифозные больные получают самое полное лечение. Им дают все те медикаменты, которые предполагается использовать в армейских госпиталях, особенно кардиальные лекарства. Они получают сестринский уход, специальную диету, поскольку изучение эффективности новой вакцины проводится для лечения таким же образом в госпиталях армии и СС. Поскольку институт изучения тифа и вирусов в Бухенвальде, возглавляемый штурмбанфюрером СС доктором Дингом, создает новые вакцины или значительно содействует их разработке, понятен профессиональный интерес к сохранению как можно более низкого уровня смертности в экспериментальной группе, поскольку от этого зависит установление практической ценности сыворотки.
В своем свидетельстве для «врачебного процесса» Морген пространно рассуждает о сострадании, которое проявлял доктор Динг к испытуемым[280]:
Д-р Динг — несмотря на свою убежденность в важности и необходимости этих экспериментов и свойственные ему цинизм и сарказм — снова и снова выражал глубокое человеческое сочувствие жертвам, которые были при этом неизбежны.
Даже сейчас я вижу д-ра Динга, сидящего передо мной, говорящего с искренней скорбью о высокой смертности, особенно среди контрольных испытуемых в его экспериментальной группе.
На следствии в Корпусе контрразведки Морген оправдывает такие эксперименты как обычную процедуру в медицинских исследованиях[281]:
В этом нет ничего необычного. Наука делала это веками. [Следователь спрашивает: «С живыми подопытными?»] Да, конечно. Как еще можно испытать новое лекарство или вакцину, если не на живых людях? Конечно, сначала их проверяют на разных животных, но под конец их надо проверить также и на людях. […] Нельзя исходить из предрассудка, что эти эксперименты придумывались и проводились, чтобы пытать, а в конечном счете убивать людей. Напротив, люди, ставившие их, были специалистами, которые пытались изучать эпидемии во благо людей. На самом деле это были эксперименты в интересах человечества и, по большому счету, также в интересах самих заключенных.
Хотя Морген считал такие эксперименты ценными, он все же был обеспокоен тем, что их проведение в Бухенвальде омрачалось борьбой заключенных, влиявшей на отбор испытуемых: