«Ты о чем? Что ты сказала? – тихо спрашивает Нина. – Что ты можешь?»

«Не сердись… Я подумала, что мы вместе, вдвоем вспомним все, немножко вспомнишь ты, а немножко – я. И построим такую «общажку», общую кассу, как считаешь? Ничего, что я это говорю?»

Молчание. Я угадываю, что реакция Нины заставит Веру искать убежище в объятиях УДБА.

«Мама, – говорит Нина мягко, смеется и глотает слезы, и берет Верину руку, – мама, мико, мама…»

Выходит, я все время ошибаюсь во всем, во всех.

Вера вытирает глаза, спрашивает, что это за проект, над которым Нина работает на Северном полюсе.

«Не совсем на полюсе, – говорит Нина, – но близко к нему. Это проект по сохранению семян съедобных растений, вымерших во всем мире. И я в нем уже не работаю. Мой договор истек год назад».

«А-а», – говорит Вера.

Снова молчание. Мы обдумываем новую информацию. Боимся произнести что-то неверное.

«Понятно, – говорит Вера. – Что же ты все время с тех пор делала?»

«В деревне есть угольная шахта. Я рассказывала Гили. Так я немножко для них варила. Немножко работала там в прачечной. Потом кое-какие отделы шахты закрылись, и оказалось, что я и там не нужна».

«Так что же ты… чем ты сейчас занимаешься?» – заикаясь, спрашивает Вера. Не способная принять хоть один день без работы.

«В деревне всегда найдется кто-то, кому нужна пара подсобных рук. Укладывать черепицу или сушить тюленьи шкуры. Или мыть полы в церкви. – И смеется. – Если есть что-то, чему я научилась в кибуце, так это мытью полов… всякой черной работе. Не каким-то интеллектуальным выкрутасам. Пять-шесть дней в месяц. Довольно, чтобы не помереть с голоду».

«Но мы говорили о целой неделе, – слабым голосом говорит Вера. – И ты даже не сказала…»

«А что говорить про ничего?»

«Ты сказала, что работаешь на какой-то спутниковой станции…»

«Ну сказала».

«Просто соврала?»

«Не просто. – Она подыскивает слова. – Честно говоря, мне не хотелось тебя расстраивать, мико. Ты от меня довольно всего наглоталась».

«Значит так? Ничего?» – Вера выглядит сейчас очень древней.