– Кто это?

– Твой начальник. – На этот раз голос Энглтона звучит уже откровенно весело. – Ну вы и мокрые курицы! Поднимайтесь на Красный ковер, просушитесь оба – у директора тут личная ванная комната, я думаю, вы ее заслужили.

– А… Хэрриет? Бриджет? Маклюэн?

– Мы разобрались, – самодовольно отвечает он.

Я дрожу оттого, что вода течет по позвоночнику и щекочет яйца, как утонувшая любовница.

– О’кей. Мы сейчас придем.

Я оглядываюсь на развороченную коробку, и Джозефина улыбается мне, как напуганная бешеная крыса – ярость, острые зубы и блестящий пистолет тридцать восьмого калибра.

– Мы в безопасности, – говорю я как можно уверенней. – Кажется, мы победили…

Дорога к логову Энглтона ведет вверх и вдаль: обычно он работает в мрачном подвале на другой стороне вычищенного посреди Лондона квартала, который занимает Прачечная, но на этот раз он расположился в директорском кабинете, на верхнем этаже северного крыла.

В северном крыле по-прежнему сухо. Люди работают и ведать не ведают про обуглившихся зомби на выжженном и мокром полу западного крыла за соседней дверью. Некоторые на нас косятся – выглядим мы специфично: я в уличной одежде, грязный и мокрый насквозь, и детектив-инспектор Салливан в безнадежно испорченном дорогом костюме, но с гигантским пистолетом, намертво зажатым в руке. Но – по мудрости или глупости – никто не просит меня починить интернет и не возмущается тем, что мы грязными ногами пачкаем мытый пол в отделе кадров.

Когда мы входим в царство толстых ковров и пыльной тишины директората, Джозефина уже перестает дрожать, хотя глаза у нее все еще безумные.

– У тебя много вопросов, – кое-как говорю я. – Прибереги их на потом. Я тебе расскажу все, что знаю, и все, к чему у тебя есть допуск, как только позвоню своей невесте.

– У меня муж и девятилетний сын. Ты об этом подумал, прежде чем втягивать меня в этот безумный кошмар? Ладно, прости. Я знаю, что ты не хотел. Просто стрельба по зомби и жареные трупы меня немного расстраивают. Нервы шалят.

– Понимаю. Только постарайся перед Энглтоном нервами не махать, ладно?

– Да кто такой этот Энглтон? Кем он себя считает?

Я останавливаюсь перед дверью кабинета.

– Если бы я знал, не уверен, что мне можно было бы тебе это сказать.

Я стучу трижды.

– Входите.

Энди открывает нам дверь. В директорском кресле восседает Энглтон и играет с чем-то посреди широкого дубового стола, который, кажется, явился из тридцатых. (Позади него на стене висит карта, и примерно четверть ее – розовая.)