Надо отдать должное Михаилу Дмитриевичу. Он стойко переносил невзгоды, сохраняя выдержку, продолжал исполнять все свои обязанности. Самое удивительное, что он совершенно не затаил в себе обиду и злобу в адрес критиков; у меня, например, сохранились с ним самые добрые отношения на протяжении всей его жизни.
В годы Великой Отечественной войны Бушмакин защитил кандидатскую диссертацию, посвященную дипломатической деятельности герцога Сюлли. Первым оппонентом выступил академик Е.В. Тарле, который в это время жил в Казани[1219]. Сам я не был на защите (служил в это время в армии), но мне рассказывали, что Евгений Викторович весьма положительно оценил эту работу и представил ее как значительный вклад в историографию французской дипломатии XVII в.[1220] По материалу диссертации у Михаила Дмитриевича были три публикации, изданные в сборнике «Средние века» (Вып. 7. М., 1955), в «Ученых записках» Казанского педагогического института[1221].
Занимая руководящее положение в Педагогическом институте (ученый секретарь, возглавлял с 1938 г. после ареста профессора Сингалевича[1222] кафедру всеобщей истории), Бушмакин много уделял внимания вопросам организации педагогического образования и методики преподавания обществоведения и истории. Заслуживает признания его вклад в теоретическую разработку этих проблем. На протяжении 1920-х гг. им были опубликованы статьи об очередных задачах педагогического образования, о характере подготовки учителя современной школы[1223]. Он являлся автором-составителем первых программ по обществоведению для 5, 6, 7-х годов обучения школ второй степени Татреспублики и программ по истории Западной Европы для различных отделений Педагогического института. Определенный вклад в развитие экскурсионного дела в Казани представляет созданные им путеводители по археологическому музею Казанского университета[1224] и по территории старой Казани XVI в.
Михаил Дмитриевич Бушмакин был высоко эрудированным специалистом. Он был широко известен в кругу казанских историков. Он оставил памятный след в душах огромного количества своих учеников. Он не был блестящим оратором. Лекции он читал несколько суховато и монотонно, но они были насыщены глубоким содержанием, стояли на уровне современной науки.
Михаил Дмитриевич был человеком высокой культуры и большого личного обаяния. Он всегда интересовался вопросами искусства, литературы. Его лекции, наряду с тонким анализом исторических источников и широким историческим кругозором, отличались совершенством литературной формы, удачным использованием литературных образов и сравнений.
Он был женат на француженке, которая не очень хорошо владела русским языком[1225]. В их семье русская речь перемежалась с французской. В доме была богатая библиотека исторической и художественной литературы на русском и французском языках. До революции они почти каждый год в период летних каникул ездили во Францию. Михаил Дмитриевич совершенно свободно говорил и читал на французском языке. Последняя их поездка во Францию состоялась в 1914 г. Здесь их застала Первая мировая война, их возвращение в Россию сопровождалось большими трудностями и опасностями.
Михаил Дмитриевич обладал чувством юмора, он любил остроумную шутку, тонкую, но доброжелательную иронию. За несколько дней до смерти, слабый и парализованный, но окруженный учениками, он с горькой иронией называл себя Прометеем, прикованным к скале.
Он внимательно относился к своим ученикам. Не боялся поддерживать с ними отношения, когда они попадали в беду (например, арестовывались). До последних дней, пока сознание не покидало его, он интересовался всеми своими учениками, их работой. Он предлагал им забрать себе во владение любые интересующие их книги из его библиотеки.
Михаил Дмитриевич Бушмакин – скромный труженик науки, но он заслуживает глубочайшего уважения своим гуманизмом, своим чутким и отзывчивым отношением к людям, своей заботой о молодом поколении. Не имея своих детей, он всегда был окружен семьей, он и Жанна Николаевна (его жена) воспитывали детей его, рано умершего брата.
В заключение хочу опровергнуть одно ошибочное мнение, Бушмакин не был и не мог быть учеником С.П. Сингалевича. Он был на пять лет старше его. Они были не учеником и учителем, а коллегами по совместной работе на протяжении многих лет в Педагогическом институте.
7. II.1990 г.
Доцент [подпись] В.И. Адо
Глава IX
Отзыв А.З. Манфреда о докторской диссертации Г.Ш. Кигурадзе[1226]
Предисловие
Выдающийся советский историк, один из крупнейших специалистов по истории Французской революции XVIII столетия и наполеоновской империи Альберт Захарович Манфред (19061976) имел дружественные отношения не только с зарубежными, но и c советскими, в том числе грузинскими историками. Об этом красноречиво свидетельствует сохранившаяся в его богатом личном архиве огромная переписка с зарубежными и советскими коллегами. Среди них упомянем имена известных грузинских историков – И.М. Табагуа, К.Д. Антадзе, Г.Г. Жордания и Г.Ш. Кигурадзе, которые его высоко ценили[1227].
А.З. Манфред был также в очень хороших отношениях с И.Н. Векуа (1907–1977), одним из виднейших математиков, президентом АН Грузинской ССР в 1972–1977 гг. В его архиве сохранилось письмо И.Н. Векуа от 29 января 1974 г., где тот выражал свою глубокую признательность за пересылку его книги «Наполеон Бонапарт», которую, по его собственному признанию, он ждал «с большим нетерпением»[1228]. И.Н. Векуа пригласил А.З. Манфреда на научную сессию в честь 100-летия со дня рождения И.А. Джавахишвили, которую АН ГрузССР собиралась организовать в Тбилиси в октябре 1976 г.[1229]
Одним из близких друзей А.З. Манфреда был знаменитый грузинский историк И.М. Табагуа (1918–2004), относившийся к нему, как и к выдающемуся французскому историку Альберу Собулю (1914–1982)[1230], с глубочайшим почтением. После выхода в свет в 1971 г. монографии А.З. Манфреда «Наполеон Бонапарт», Илья Максимович 18 июля 1972 г. написал ему о том большом интересе, который она вызвала у грузинских историков: «Из моих коллег многие читали Вашу книгу, и они все как один дают высокую оценку, более того, они восхищены»[1231]. Не случайно, что один из них, Г.Г. Пайчадзе, опубликовал в «Вестнике АН ГрузССР» объективную и положительную рецензию на эту книгу[1232].
В середине 1980-х годов я обратился к И.М. Табагуа с вопросом, не сможет ли он организовать перевод этой книги на грузинский язык. Несмотря на существовавшую между нами огромную разницу в возрасте и в положении, наши отношения с ним были искренними и непринужденными. Однако на этот раз Илья Максимович был немногословен: «Почти треть книги переведена, однако работа застопорилась». Отметим, что судя по письму И.М. Табагуа от 28 декабря 1973 г. А.З. Манфреду, можно предположить, что перевод его книги о Наполеоне на грузинский осуществлял именно он. «Получаю огромное удовольствие, работая над переводом Вашей книги», – писал ему И.М. Табагуа[1233]. К сожалению, сохранившиеся его письма А.З. Манфреду не дают никакого ответа на вопрос, по какой причине начатая им работа не была завершена. Отметим, что в 1989 г. И.М. Табагуа опубликовал дополненную библиографию трудов А.З. Манфреда[1234].
К А.З. Манфреду с большим уважением относился и грузинский ученый К.Д. Антадзе. В письме от 21 июля 1962 г. он писал ему: «Не теряю надежды в следующий приезд увидеться с Вами и поговорить вокруг интересующих меня проблем. Ваши замечания были бы для меня особо ценными»[1235].