Книги

Истории медсестры. Смелость заботиться

22
18
20
22
24
26
28
30

– У тебя такая милая мама, – говорю я, а Лукас фыркает и поворачивает голову. – Давай сделаем ей открытку на День матери.

На следующее утро я умыла Лукаса, вытерла его личико и стала чистить ему зубы. Это сложно. Он продолжает кусаться, но совсем не выглядит огорченным, и я могу сказать, даже за этот короткий промежуток времени, что его язык тела так же выразителен, как и любой другой, несмотря на скованность конечностей. Его голова двигается из стороны в сторону, а пальцы не впиваются в ладони. Я пою дурацкую песенку о чистке зубов и, поскольку это помогает ему немного расслабиться, продолжаю. Мы заканчиваем в ванной, и я выкатываю его в инвалидной коляске в коридор, когда раздается звонок в дверь.

– Кто бы это мог быть, Лукас? Еще так рано.

Я открываю дверь и вижу Мию, стоящую под дождем с распростертыми объятиями. Она врывается и чуть не сбивает меня с ног.

– Ой, прости, Я не могла ждать до трех. Я не могла заснуть, – говорит она, целуя Лукаса в голову, в руки, в кисти и снова в голову. – Мой мальчик. Мой милый мальчик.

Я даю им немного времени и улыбаюсь. Сестринское дело помогло мне обрести коммуникативные навыки, необходимые для того, чтобы Миа доверила мне своего сына, чтобы она получила передышку, в которой они оба так нуждались. Невозможно оценить эффект такого отдыха, но я знаю, что он крайне важен. Прежде чем уйти, чтобы поставить чайник, я внимательно смотрю на ее лицо: полное, безграничное счастье. Я также смотрю на лицо Лукаса: чистая, абсолютная радость. Их жизнь трудна. Никто не подписывается на это и даже не может себе такое представить. Они живут ежедневной борьбой, которую большинство из нас не может даже вообразить. И все же в глазах Лукаса и на лице его матери напоминание о том, что любовь есть любовь.

* * *

Тренировочная комната для группы по усыновлению полна страха, а не любви. Интересно, сколько людей пройдут обучение. Но я не передумываю. Я видела самые жесткие страдания и самую чистую любовь. Я знаю, что у меня есть способность любить ребенка, который не был рожден мной биологически: я люблю дочь моего мужа. Я готова пойти ради нее по раскаленным углям, как и ради своей биологической дочери.

Сестринское дело – это возможность просчитать и осознать наихудший сценарий. Но я также видела мужество и безусловную любовь, которую семьи питают к своим родственникам, которую такие мамы, как Миа, питают к своим детям. Я смотрю на социального работника, перемещающегося по комнате со списками. Я просматриваю квадратики для галочек. И знаю, что, когда придет время, я поставлю их все.

Банка солений

В 2018 году в Солсбери бывший российский военный и двойной агент Сергей Скрипаль вместе со своей дочерью Юлией, по версии следствия, были отравлены нервнопаралитическим веществом «Новичок». Согласно The Guardian, шестнадцатилетняя Эбигейл Маккорт возвращалась домой после празднования дня рождения брата, когда наткнулась на мужчину, у которого, по ее мнению, случился сердечный приступ. Она позвонила своей маме Элисон и немедленно начала оказывать мужчине первую помощь, что, несомненно, спасло ему жизнь. То, что мама оказалась армейским полковником и старшей медсестрой, не стало для меня большой неожиданностью. Военные медсестры – одни из самых профессиональных, сострадательных и опытных представителей профессии, с которыми мне приходилось работать.

Сестринское дело в армии часто относят к отдаленным зонам боевых действий, но в сфере обороны всегда существовала сеть медицинских сестер, выполняющих самые разные функции. Около 5000 медицинских резервистов работают в Национальной службе здравоохранения по всей Великобритании. Помимо этого, в рамках программы «Шаг к здоровью» постоянно проводится набор и обучение бывших военнослужащих, чтобы они могли работать в Службе. Вообще все медсестры умеют сохранять спокойствие в любой ситуации, но военные медсестры – непревзойденные мастера. Любое самое ужасное дежурство никогда не дотянет до того, что, я полагаю, видели они. Профессионализм и уверенность, которые они накопили благодаря своему опыту, делают их самыми надежными специалистами практически в любой ситуации.

После публикации моей предыдущей книги «Язык милосердия» Фионнуала Брэдли связалась со мной, чтобы поблагодарить, сказав, что я «образец для подражания в сестринском деле», а я чувствую себя мошенницей. Мне неудобно, ведь вместо того, чтобы выполнять важную работу, как делают эти замечательные медсестры, я сижу дома, все еще в пижаме, несмотря на то, что сейчас 15:00, и пишу. Из достижений за день: я умудрилась поджечь рукав своего халата, пока жарила халлуми. О возвращении в клинику я еще даже не думаю. Мне кажется, что главнокомандующая службы медсестер ВВС имени принцессы Марии (PMRAFNS), а также почетная медсестра Ее Величества Королевы Фионнуала, как и большинство других медсестер, с которыми я имела удовольствие встретиться, – гораздо более подходящий образец для подражания, чем я.

Она возглавляет команду из 450 медсестер PMRAFNS, известных как «Летающие соловьи», которые «гордятся тем, что летят туда, куда другие не могут», оказывая квалифицированную помощь и спасая жизни. Мы привыкли слышать о солдатах, и это справедливо, но теперь нам многое предстоит услышать и о медсестрах, спасающих жизни в трудных обстоятельствах. Тем не менее эта команда существует уже более 100 лет, специализируясь на воздушной эвакуации с поля боя обратно в Великобританию и оказании неотложной помощи в небе.

* * *

Я стою в очереди на завтрак со своей коллегой Сюань, запах жареного хлеба вызывает тошноту. Сегодня по случаю Пасхального воскресенья в меню есть и булочки с крестом. Медсестры, врачи и другие медицинские работники часто пропускают Пасху и Рождество, школьные праздники и дни рождения детей. Работа есть работа. Тем не менее мы делаем все возможное. Работники кухни положили на прилавок несколько нарциссов и записку «Христос воскрес». Кто-то нацарапал внизу: «В отличие от вашей выпечки». Сюань хватает пару горячих булочек, заполняет тарелку рулетиками, соусом, беконом и яичницей, а я смотрю на нее и смеюсь. Сюань сама по себе миниатюрная, но она полностью оправдывает свое прозвище «Бездонный желудок». Как она сама говорит, она «сильна как бык», и выполняет эффективную компрессию грудной клетки не вспотев, даже когда пациент страдает от ожирения. Я жду свой тост. В нашей столовой есть один из тех нелепых автоматов, похожих на конвейерную ленту для тостов, которые либо сжигают, либо вообще не греют хлеб. Еще я помню, как ухаживала за женщиной, волосы которой запутались в таком автомате, и он затянул ее лицо к решетке. Запах обоженного человеческого мяса и сгоревших тостов примерно одинаковый. Пока я пытаюсь отогнать воспоминания, раздается аварийный сигнал.

«Срочный вызов неонатальной, взрослой и акушерской бригады. Повторяю: срочный вызов неонатальной, взрослой и акушерской бригады. Отделение интенсивной помощи и реанимации. Первый этаж, крыло “Кавелл”». Есть только одно объяснение, почему могут понадобиться сразу три бригады: помощь нужна беременной. Взрослая команда реанимирует саму женщину, акушерская бригада должна извлечь ребенка (в течение пяти минут, если у него есть шанс выжить), а неонатальная бригада должна попытаться реанимировать новорожденного. Как и все другие медсестры реанимации, мы с Сюань входим во все бригады – взрослую, детскую, неонатальную, акушерскую и травматологическую, но на этот экстренный вызов также прибудут и три врача: акушер, неонатолог, анестезиолог.

Мы оставляем тосты, кивая кухонному персоналу на выходе, и петляем, выбегая из оживленной столовой, подобно машинам скорой помощи, пытающимся прорваться сквозь пробки. Некоторые люди просто блокируют нам путь, несмотря на то, что в наших карманах постоянно срабатывает сигнализация. Мы толкаем дверь и бежим по длинному больничному коридору, в котором всегда слишком много людей: персонала, посетителей, пациентов в инвалидных колясках, лежащих на кроватях, истекающих кровью, на костылях. Один мужчина проходит мимо, хватаясь за глаза. У него большие пузыри и шишки на коже, которые немного похожи на проказу, но могут быть вызваны любым заболеванием. Мы бежим дальше.

Ускоряемся, когда сигнал раздается повторно, в третий раз, пробегаем мимо палаты, за дверью которой сгрудилась семья, их щеки мокры от слез, через отделение флеботомии, где люди часами ждут на пластиковых стульях, взяв талон в автомате, и выбегаем на улицу, на короткий путь, мимо клиники сексуального здоровья, где всегда стоит очередь. Мы бежим, минуя больничные мусорные баки, где пациенты в пижамах и халатах курят, держа капельницы, прямо под табличкой «В этой больнице запрещено курить». Пробегаем мимо сада для медитаций, где недавно женщина пыталась покончить с собой, выпив бутылку с хлорной известью, там, где она ее пролила, остался клочок сухой травы. Бежим мимо фургона с МРТ, похожего на транспортный контейнер, который олицетворяет собой попытку больницы удовлетворить постоянно растущий спрос. Мы поносимся мимо какой-то пожилой женщины в инвалидной коляске, тростью отталкивающей мертвого голубя, заходим обратно в здание через служебный вход, где регулярно глючит электронная карта доступа, и бежим мимо ревматологического отделения, где больным вливают иммуноглобулины, отчего иногда наступает анафилактический шок, мимо кардиологического отделения, все врачи которого выглядят точно так же, как гениальные техники Apple. Они невероятно умны и социально неадаптированы. Я машу Грегу, кардиологу, который только что вел стажировку по реанимации и провел час, пытаясь объяснить физику сердечной деятельности интернам. Мы быстро проходим мимо респираторного отделения длительного пребывания, где практически живут пациенты, постоянно нуждающиеся в искусственной вентиляции легких, их состояние иногда ухудшается до такой степени, что они вообще не могут двигаться. Один пациент описывает свою собственную мышечную дистрофию как очень медленное превращение в камень. Однажды мой коллега совершенно серьезно сказал: «Если я когда-нибудь окажусь в этой палате, отключите меня от аппарата». На вывеске снаружи отделения есть логотип Национальной службы здравоохранения. Кто-то зачеркнул «Здравоохранения» и написал «Болезни». Другой зачеркнул «Болезни» и написал «Страдания». «Национальная служба страдания».

«Довольно точно», – отмечаю я, но вижу детский рисунок, приклеенный скотчем к стене рядом с ним: дерево, сделанное из разноцветных отпечатков ладоней, и слова «Спасибо, НСЗ». Я хватаю Сюань за руку, и мы снова мчимся, теперь еще быстрее. Мы спускаемся по лестнице и сокращаем путь через почти всегда пустой подвал, где в воздухе витает сильный запах хлора из гидротерапевтического бассейна, мимо кабинета паллиативной лучевой терапии, где есть несколько палат для онкобольных, мимо психиатрических кабинетов и финансового отдела, больничных кухонь и детской стоматологии, эндокринологических кабинетов и большого лекционного зала, где каждую неделю проводится пятиминутка, на которой обсуждаются интересные или трудные случаи. Мы пробегаем душную аппаратную, где я провела столько часов, проверяя и перепроверяя оборудование, и где однажды, в необычайно тихий день, рассказав своему начальнику о важном собрании, я вздремнула.

Наконец мы прибываем в отделение интенсивной терапии и реанимации, куда люди прибегают отовсюду. Тут летают халаты и перчатки, громко, жарко, пахнет металлом. Это абсолютное столпотворение: три аварийные бригады, штатный реанимационный персонал и персонал интенсивной терапии. Мой взгляд перемещается в центр всего этого хаоса, на кровать в конце комнаты. Из женщины на ней вытаскивают крошечного ребенка. Кесарево сечение обычно выполняют в родильных домах, но в экстренных случаях их можно провести где угодно. Его обычно выполняют акушеры со специальной подготовкой, но не всегда. Однажды я присутствовала на родах онкобольной. Отвечала за оборудование для ухода за новорожденным, если ему понадобится помощь. Выяснилось, что там не было акушера, и хотя хирург настаивал на том, что «любой, у кого есть скальпель, может вынуть ребенка, если потребуется», меня это не убедило. К счастью, роды прошли хорошо, и теорию хирурга проверять не пришлось.

Женщину, котоую мы видим, зовут Сюзанна. На ней модное ожерелье из интернет-магазина Not on the High Street с надписью: «Будущая мама». Головной платок с леопардовым принтом удерживает ее осветленные волосы и не дает им падать на лицо. Все остальное представляет собой кашу из крови, плоти и внутренностей. Ее кровь темнее, чем должна быть. Насыщенная кислородом здоровая кровь ярко-красного цвета. У Сюзанны на ногтях красный лак, и даже по сравнению с ним ее собственная кровь выглядит тусклой. Сюань хватает меня за руку. Людей так много, что трудно понять, с чего начать, но ответственным лицом назначена медсестра с военным прошлым, которую мы знаем и уважаем. Аманда – одна из лучших медсестер, с которой мы с Сюань когда-либо работали. Она резервистка, побывавшая в полевых госпиталях Ирака и Афганистана. Аманда руководила множеством команд, всегда спокойна, эффективна и дружелюбна. «То, что это чрезвычайная ситуация, не означает, что вы не можете узнать имена членов команды и вести себя вежливо. На самом деле, в чрезвычайной ситуации это еще важнее».