В-третьих, сделанная Сталиным еще в 1930-е гг. ставка на историческую науку как на важный инструмент государственно-патриотической пропаганды среди широких масс населения (который наиболее ярко раскрыл себя в предвоенный период, в годы Великой Отечественной войны и в первые послевоенные годы), требовала поддержания этой линии в послевоенный период и через академическую историческую науку, и через популяризацию истории среди населения, воспитывая патриотизм и гражданскую позицию советских людей. Этой задаче должна была отвечать унифицированная идеологическая политика по отношению к направлениям и формам исторических исследований в научно-образовательных учреждениях страны.
В ходе реализации учебно-образовательного процесса в советских вузах (и тем более на исторических отделениях и факультетах) огромное значение придавалось политико-воспитательной работе. Этот процесс был единым, и поэтому учебная, научно– и учебно-исследовательская, политико-воспитательная работа, общественная и даже трудовая деятельность студентов составляли тот синтез, который на «выходе» давал качественных специалистов не только с точки зрения реализации ими своих профессиональных исторических компетенций, но и с точки зрения подготовки и воспитания идейно-политического работника для разных сфер жизни советского общества.
Главную роль в организации этого процесса играли партийные и комсомольские организации вузов и факультетов. Политико-воспитательная работа реализовывалась в нескольких направлениях: через образовательный процесс (преподавание общественно-научных дисциплин, организацию спецкурсов и спецсеминаров), через идеологическую работу со студентами и идеологическое воздействие на них (политинформация, агитация и т. п.), через вовлечение самих студентов в организацию и проведение политико-идеологической работы внутри вуза и за его пределами (в школах, в организациях и на предприятиях городов), посредством привлечения студентов к трудовой деятельности. Кроме того, важным направлением в воспитательной работе коллективов исторических факультетов и отделений со студентами являлось развитие студенческой самодеятельности, достигавшееся путем передачи студентам для решения все большего количества вопросов студенческой жизни. В конечном итоге это способствовало формированию «правильного» с точки зрения партийно-государственной идеологии историка.
Все вместе это выводило советское историческое образование за рамки формирования научного мировоззрения, наполняя его совершенно иными смыслами, что соответствующим образом оказывало влияние на саму советскую историческую науку. Иллюстрацией этому могут быть слова омского профессора-историка А. Д. Колесникова: «…сейчас идет острая идеологическая борьба. Историки должны стоять на передовых позициях, знать буржуазные теории, чтобы успешнее с ними бороться, воспитывать людей в коммунистическом духе»[33]. На одном из заседаний кафедры сибирский историк сообщал, что главной целью его лекции «История – мощное средство коммунистического воспитания» было «показать важность овладения всей суммой исторических знаний, что, используя эти знания, надо вести работу по воспитанию советского патриотизма»[34].
Важной составляющей данной монографии является изучение воздействия политики и идеологии на сферу отечественного исторического образования в условиях идеократической системы советского государства. Эта система «обслуживалась» высшей школой, исключая научные (исследовательские институты) и культурно-просветительские учреждения (музеи, архивы, библиотеки и т. п.). Поскольку именно вузы, специализировавшиеся на подготовке исторических кадров, несли основную нагрузку по формированию несущих конструктов советского исторического сознания посредством реализации трех обязательных составляющих – политико-воспитательной работы, образования и научно-исследовательской деятельности. Все эти три аспекта в совокупности были частью советского политического дискурса и менялись сообразно его эволюции, формируя при этом ткань советского исторического метанарратива, сочленения между элементами которого были менее подвижны (в силу необходимости идеологического соответствия), нежели реальная риторика и практика политического руководства.
Рассмотрение проблем советского высшего исторического образования невозможно без обращения к феномену самой советской исторической науки. В самом общем виде можно выделить четыре основных сложившихся мировоззренчески-методологических подхода.
Первый подход (А. И. Данилов[35]), в целом позитивно оценивающий советскую историческую науку, напрямую увязывает ее эволюцию с проходившими в стране социально-политическими процессами. Основываясь на прогрессистских установках, он в марксистском ключе последовательно прослеживает траекторию развития советской исторической мысли к ее высшим формам. Признавая наличие определенных перегибов в идеологическом влиянии партии на науку, данная позиция не отвергает сам принцип партийности, рассматривая научно-историческое знание в качестве инструмента, прежде всего правильного политического воспитания.
Второй подход (А. И. Зевелев[36]) основной акцент делает на внутренних факторах развития исторической науки, рассматривая ее как сложное многоуровневое явление. Подобного рода системный подход анализирует различные элементы советской исторической науки, разделяя их при этом на те, что соответствовали критериям научности, и на те, что подверглись деформации под воздействием партийного диктата.
Третий подход (А. А. Искендеров[37]) рассматривает историческую науку с наиболее радикальных позиций, подвергая критике сам этос советской исторической науки. По большому счету данная позиция не признает за советской историей права считаться наукой, делается упор на то, что сами принципы и установки советского познания исторического процесса не соответствовали критериям научности.
Четвертый подход (Ю. Н. Афанасьев[38]) можно считать структурно-функциональным. Если исходить из него, анализ советской исторической школы не имеет смысла вне социокультурного контекста самой советской системы, являвшей собой самодостаточный организм, все связи которого были замкнуты на собственное воспроизводство во времени и пространстве. История же представляла собой всего лишь один из обслуживающих сегментов этого организма, к числу функций которого научное познание мира отнюдь не относилось. Определенные черты научности у нее присутствовали, но были скорее исключением, нежели правилом.
Приведенные подходы не столько противоречат, сколько дополняют друг друга, рассматривая историческую науку в советский период с разных ракурсов. При этом все они так или иначе упираются в проблему соотношения советской исторической науки и советской идеологии. Иными словами, главный вопрос состоит в том, как идеология воспринималась научно-педагогическим сообществом и каким образом результат этого восприятия отражался на образовательном процессе высшей школы.
За последние три десятилетия новейшего периода развития исторической науки историография проблем советской идеологии и ее восприятия общественным сознанием видится достаточно обширной. Так, работы отечественного исследователя политических процессов в СССР и советской идеологии Д. М. Фельдмана посвящены общетеоретическим вопросам, связанным с изучением практик бытования советских идеологем (негативно и позитивно маркированных), терминологии власти в советском обществе, советской идеологии в контексте политической истории России и т. д.[39] В своей докторской диссертации, предметом исследования которой является советская идеология как историко-культурный феномен в целом и как технология манипулирования общественным сознанием в частности[40], Д. М. Фельдман отмечал, что «любая идеология немыслима вне опоры на исторический контекст, на то или иное осмысление истории. Осознавая это, один из основателей советской историографической школы 1920-х гг. М. Н. Покровский настаивал на предельной идеологизации всех курсов истории, всех работ историков». «Советская идеология рассматривается как совокупность установок, реализовывавшихся и в пропагандистских кампаниях, и в работах советских историков (пусть не всех, но подавляющего большинства), аналогично и в трудах философов, филологов, правоведов, и в юридических документах, и в административной практике, и в учебных пособиях, и в справочных изданиях, и в художественных произведениях»[41].
В диссертации П. Б. Гречухина, посвященной довоенному периоду (1934–1941)[42], рассматривается важный сюжет, связанный с деятельностью политико-идеологического механизма по формированию исторического сознания в СССР. В ней выявляются методологическая и идеологическая ориентация научных, вузовских, школьных кругов, от чего во многом зависел успех внедрения новой концепции в сознание общества[43]. П. Б. Гречухиным процесс формирования исторического сознания советского общества во второй половине 1930-х – начале 1940-х гг. характеризуется как сложное и многоплановое явление советской истории. Ведущую роль в этом процессе традиционно играл фактор активного государственного влияния. В результате автор делает вывод, что воздействие государства на историческую науку привело в целом к методологической унификации науки в русле сталинской интерпретации марксизма[44]. В этом же ключе выдержана и диссертация О. В. Гришаева[45].
В современной историографии, посвященной изучению вопросов идеологии в советский период, наибольший исследовательский интерес вызывает период сталинизма как наиболее насыщенный в политико-идеологическом плане и связанные с этим феноменом годы Великой Отечественной войны, когда идеология проявляла себя максимально ярко. Так, в диссертации А. Л. Сафразьяна[46] предметом исследования стали закономерности в формировании внешней политики СССР в 1939–1941 гг., обусловленные влиянием идеологического фактора. Автор отмечал, что «идеологический фактор как глобальный феномен, определяющий жизнь общества в самых разных ее проявлениях, недостаточно учитывается отечественной историографией при исследовании внешней политики СССР. Недооценка роли идеологии связана, в первую очередь, с методологическими проблемами. Историки остаются либо на консервативно-советских позициях, либо придерживаются либерального курса, который склонен существенно занижать влияние идеологии на исторический процесс»[47].
В диссертации И. А. Токарева, посвященной партийно-государственной политике СССР в сфере идеологии, культуры и образования в годы Великой Отечественной войны, отмечается особая роль и значимость государственной политики по мобилизации духовно-нравственных сил и культурных традиций нации в переломные периоды ее существования. В работе был обобщен и проанализирован исторический опыт разработки и реализации партийно-государственной политики СССР в сфере идеологии, культуры и образования в годы войны, выявлены и показаны изменения задач и направленности агитационно-пропагандистской работы советского государства после нападения Германии[48]. В результате исследования автор показал, что сфера идеологии, культуры и образования рассматривалась руководством советского государства как один из основных рычагов воздействия на общество с целью его мобилизации на борьбу с врагом[49].
Макрорегиональный сюжет, связанный с реализацией периферийными органами государственной власти и партийными организациями различных уровней идеолого-пропагандистской работы в советском государстве в годы войны и в первое послевоенное десятилетие (период позднего сталинизма), был раскрыт в диссертации Н. В. Камардиной на материалах Дальнего Востока. В ней также выявлено влияние этой деятельности на общественную обстановку в регионе[50]. Важным аспектом в этой работе стало изучение официальной и повседневной идеологии дальневосточного общества, а также механизмов и факторов перехода идеологической работы от военного времени первой половины 1940-х гг. к послевоенному периоду идеологических кампаний, их связей и взаимной обусловленности.
Исходя из этого можно констатировать, что не теряющая актуальности проблематика находится в плоскости сложного многоуровневого взаимодействия четырех элементов советской системы: идеологии, науки и высшего образования, общественного сознания и культуры, – формировавших общий социокультурный контекст. Реконструкция этого процесса призвана заполнить имеющиеся исследовательские лакуны.
Отправной точкой анализа и предметом настоящей реконструкции будет, как уже указывалось, высшее историческое образование, являвшееся посредником между двумя остальными элементами (официальной государственной идеологией и историческим сегментом общественного сознания). В результате будет реконструирован процесс взаимодействия политической идеологии и исторического знания, взятый в качестве системообразующего фактора историкокультурной идентификации советского общества.
В советской высшей школе осуществлялась последовательная подготовка научных кадров, предусматривавшая прохождение ими пути в науку под воздействием научного руководителя и высококвалифицированного коллектива. Профессор МГУ А. М. Сахаров еще в 1969 г. подчеркивал огромную роль высшей школы в развитии исторической науки: «Слабая подготовка научных кадров в отдельных вузах – это исключение, которое подтверждает правило: выросший в вузовской среде и прошедший все ее стадии научный работник оказывался сильнее того, кто эти стадии не проходил. Все другие формы подготовки историков – вне вузовской системы исторического образования – не могут идти с этой ни в какое сравнение»[51].
Эта ситуация уходит корнями в советскую интеллектуальную историю. В первые два десятилетия XX в. в России появилось немало ярких ученых в области гуманитарных и социальных наук. Последовавшие вслед за революцией 1917 г. события привели к тому, что одна часть из них была физически уничтожена, другая часть эмигрировала либо была выслана из страны принудительно, оставшиеся же были вынуждены либо прекратить свои исследования, либо сменить сферу научных интересов.