— О, нет! — сказала Мадлен и покраснела; она, действительно, в этот момент подумала, что если и на этот раз долго задержится, то в гостинице повторится нечто схожее с тем, что произошло в первый день. Но она не была бы сама собой, если бы отказалась от возможности помочь Марии. Нет, всем своим видом она старалась показать, что рада и о возвращении нельзя и думать.

Некоторое время ехали молча.

— Папа! А электрический фонарик? — вдруг спросил Толя, касаясь пальцем отцовского плеча.

— Все в порядке! — отозвался Николай Кузьмич и в зеркальце подмигнул Мадлен. — В крайнем случае будем вышибать искры лбами.

Алеша улыбнулся. Мадлен эта шутка показалась грубоватой, но из вежливости она тоже улыбнулась.

Машина давно уже миновала центр города и бесконечно длинной, зеленой улицей мчалась по направлению к даче Ковалевского.

Мадлен по пути вглядывалась в людей, которые выходили из магазинов, стояли у ларьков с пивом, ели мороженое, смеялись и спорили друг с другом. Все было ей как-то знакомо, напоминало воскресный день в Шуази ле Руа.

Она вспомнила свой давний разговор с мадам Дюбуа. Вот бы и ее привезти сюда! Но еще лучше было бы привезти Жака. Да, Жака здесь явно не хватало! Он бы наверняка получил полное удовольствие от поездки в таинственные катакомбы. И, конечно, подружился с Алешей и Толей. Жаль, конечно, что его здесь нет, но зато ей теперь будет что ему рассказать.

— Папа, а сколько времени мы там пробудем? — спросил Толя.

— Часа два, — обернулся к ребятам Николай Кузьмич.

— К шести, значит, вернемся?

— Не позже! Иначе у меня план «сгорит», ребята!

— Ну, значит, можешь не беспокоиться! — сказал Толя Мадлен, словно угадав ее мысли. — Вернешься точно!

Мадлен наградила его благодарным взглядом. Алеша это заметил и выразительно хмыкнул:

— Наш Анатолий проявляет чуткость!

— Это хорошо!.. — ответила ему Мадлен. — Девочки очень ценят, когда мальчики о них заботятся.

Алеша снова хмыкнул, но на этот раз уже с некоторым чувством обиды, отвернулся и стал усиленно интересоваться пейзажем.

Город остался позади. Машина шла теперь вдоль моря. Эти места вызывали у Николая Кузьмича множество воспоминаний. Вот здесь, в заливе, высадился вражеский десант. А вот на этом высоком обрыве стояла дальнобойная артиллерия, не подпускавшая немецкие корабли к городу… Казалось, каждый холм, каждый участок берега оживает в его памяти. И Мадлен слушала его с интересом. Отец рассказывал Мадлен, как он воевал в Германии, но впервые в своей маленькой жизни она встретила человека, который мог сказать: «Вот здесь, на этом месте я воевал».

Вдруг Николай Кузьмич затормозил и пальцем показал на груду больших камней, наваленных у самого края крутого обрыва.

— Вот тут меня и ранило! — проговорил он. — Вон видите бугорок!.. Как раз за ним был неглубокий окоп. Добрался я до него чуть живым! Свалился и двое суток лежал!.. Однажды надо мной наклонился немец, но я притворился мертвым… И только на третью ночь добрался до норы в катакомбах.