— Дай я тебя поцелую, умница ты моя, — ответил я и взял в руки молоток, а ей второй дал (эти инструменты мы из дома захватили). — На, стукай.
И мы в четыре руки начали обстукивать кирпичики по периметру зала… примерно через десяток минут Анюта крикнула мне (мы уже находились практически в диаметрально противоположных концах зала):
— Тут звук другой!
Я подбежал к ней, чуть не растянулся на куче мусора, кретин, но удержался таки на ногах. Постучал сам в то место, куда она показывала, потом рядом, действительно что-то тут не так. Достал из сумки маленький ломик типа фомка и начал долбать по стыкам неправильного кирпича. Тяжелое это дело, граждане, выбивать кирпичи дореволюционной кладки — там же раствор с яичным желтком замешивали, на совесть, так что скорее сам кирпич раздолбаешь, чем отсоединишь его от соседних. Полчаса битых короче у меня ушло на то, чтобы хоть немного освободить проем, аж взмылился весь, Анюта при этом тихонько стояла рядом и не мешала.
— Ну вот, пустота тут какая-то есть, — сказал я ей, свалив остатки кирпича внутрь, — давай проверять, что там. Ты будешь проверять или мне доверишь?
Анюта всецело доверила это дело мне.
— Есть! — сказал я придушенным голосом, зацепив какую-то металлическую хрень в глубине стены, причем палец при этом себе располосовал, хрень эта оказалась с зазубринами по краям.
— Ну что там? — Анюта аж подпрыгивала в воздух от возбуждения.
— Самому интересно, — ответил я, вытаскивая на свет божий металлическую коробку от дореволюционного монпансье. Тяжелая, зараза, и на крышке у нее значит был нарисован сначала двуглавый орел, потом надпись «Товарищество Г.Ландрин» и уж в самом низу «Монпансье» с загадочной добавкой «Смпсъ». — Открываем?
— Нет, блин, назад положим в закрытом виде — чего спрашиваешь-то? — моими же словами подколола меня Анюта.
Попробовал снять крышку — не идет, заржавело, тогда я подцепил край отверточкой (вот не спрашивайте, зачем я ее в сумку сунул, сам не знаю) и постукивая снизу молотком, прошелся вдоль одного края коробки. Через полминуты крышка подалась и отлетела в сторону, и первое же, что мы увидели внутри, это был револьвер с барабаном, старый-престарый и весь заржавленный.
— Что это? — в недоумении спросила Аня.
— Наган скорее всего, еще один сука пистолет в нашу коллекцию, мало нам Вальтера. Там сидела Мурка в кожаной тужурке, — процитировал я известную песню, — а из-под полы торчал наган. Знаешь наверно такой блатняк? Ну давай дальше смотреть, — и я вытащил наган и отложил его в сторону.
А дальше там шли сплошные документы и письма, перетянутые истлевшей красной ленточкой, вытащил и их, это неинтересно, на самом же дне коробки обнаружились две желтенькие монетки, да. Вынул их, передал Анюте.
— Маловато для Индиан Джонсов-то, но хотя бы что-то — две штуки по 10 рублей 1898 года выпуска, николаевские червонцы они в народе называются, в каждой монете содержится по 7 с небольшим грамм чистого золота. На аверсе портрет самодержца, как видишь, на обороте орел и надпись «10 рублей».
— И сколько они сейчас стоят? — поинтересовалась она.
— В районе 250–300 рублей за штуку. Но если поймают при продаже, будет статья за спекуляцию, как уж ее там… 162 пункт 7, незаконные сделки с валютой и драгоценностями, до пяти лет, но на первый раз могут и штрафом ограничиться. Можно еще сдать государству, как клад, там 25 % тебе вернут, но овчинка выделки по-моему не стоит.
— Хорошо, давай тогда уже быстрее мотать отсюда, — абсолютно здраво рассудила Анюта, — а то заметут с этим кладом, даже и 25 % не получишь. И документы я бы тоже взяла, почитаем вечером, вдруг чего интересное найдется.
И мы умотали к своей копейке. Найденную коробку я в багажник положил и прикрыл сверху разным барахлом, во избежание.
— Время еще не позднее, — сказал я далее, взглянув на часы, — до захода солнца часа три есть, может на Марата заодно заглянем? Все равно это по пути домой.