— Ну тогда сделай несколько набросков, один давай прямо щас, чтоб я поправил рукой мастера, а остальное до отъезда в Москву. А там, бог даст, еще одну тему закрутим. Со Славой Зайцевым или с этим, как его… с Юдашкиным, это молодой и подающий модельер, как люди говорят.
И еще я забрал наработанное добро у фрезеровщика Митрича (восемь кубиков успел сварганить), расплатился и даже прикинул, куда и кому их пристроить в столице. А потом уселся на свое рабочее место в лаборатории и до позднего вечера ваял что-то похожее на Мат-кад… получалось откровенно плохо. Плюнул в конце концов, забрал Анюту из спортзала, и мы просто покатались по городу… да зашли в кафе Чайка, что на Верхне-Волжской, мороженое там было очень вкусным, без намеков пока еще на пальмовое масло.
А вечером я ее подбил на тренировку на стадионе Пионер — забыл уже, когда туда последний раз-то заходил, а тут пока дожди окончательно поле не расквасили, в самый бы раз и заняться незабвенными 24 формами тай-цзы. Переоделись, вышли на поле — жаль, музыку не включишь, традиционные восточные напевы здесь очень бы были кстати. Но и без музыки все неплохо получилось, прямо от глажки гривы дикой лошади и до руки в крест. По дороге объяснял ей сакральный смысл каждого движения:</p>
— Знаешь, что такое инь и янь? Ну придем домой. Я тебе нарисую, как оно выглядит. Если коротко, инь это женское начало, янь соответственно мужское, другие варианты — магкое/жесткое, пассивное/активное, внутреннее/внешнее, наконец Луна/Солнце, и не надо думать, что у женщин есть только инь и наоборот — в каждом человеке намешано и того, и другого. А тайцзы как бы гармонизирует эти два начала — если человек продвинут в этом искусстве, то и инь, и янь у него абсолютно уравновешены и взаимосвязаны.
Ну и еще много такого наболтал. Когда закончили, сели на нашу любимую скамейку и тут-то Анюта вдруг сказала:
— Ой, а что это там под лавкой лежит?
Я перегнулся через перила… там под лавкой лежал дурак Васек с воткнутым в глаз ножиком, причем я автоматически заметил, что ножик тот самый, с волками. Второй глаз у него был широко открыт и по нему ползала муха. Закрыть эту картину от Ани я не успел, она тоже все увидела, быстро вскочила и ее начало бурно рвать. Я держал ее за плечи, она содрогалась всем телом не меньше минуты. Потом я сказал:
— Быстро идем отсюда, ты ничего не видела, я ничего не видел, а вырвало тебя, если спросят, потому что ты перетренировалась, понятно?
Анюта кивнула, и мы запинаясь нога за ногу побрели домой. Дома она заперлась в ванной и долго отмывалась там, рыдая вполголоса. Когда вышла, я попытался провести сеанс психотренинга, но безуспешно. Ладно, утро вечера мудренее…
— А почему ты в милицию не пошел звонить? — спросила вдруг Аня перед сном.
— Понимаешь, в чем дело… у меня и так много всего висит на вороту, а тут еще это… к тому же все знают, что он меня зарезать хотел, значит первый подозреваемый это я, а тут еще я и тело обнаружил, нет уж, хватит с меня этих приключений, пусть другие звонят.
— А кто ж его тогда зарезал? — продолжила допрос она.
— Милиция пусть и разбирается, нам-то чего голову ломать.
Глава 14
Москва-Ярославская
Ниночка сделала невозможное и за два дня сшила пару брюк-бананов из вельвета, одни получились ярко-розовые, другие бледно-голубые, с ума можно сойти… Блузки она не шила, подобрала себе и Свете из наличного состава, получилось в противофазе — к розовым штанам голубое и наоборот. А уж с прическами я им сам помог, остались в памяти какие-то отрывочные сведения о парикмахерской науке, так что сделал я им обеим по взрыву на макаронной фабрике, макароны получились честные, как из пакета длиной в метр, что в магазинах продается под названием «Макароны, сорт высший, соломка, масса нетто 1000 гр при влажности 13 %», так что смотреть страшно было. А в целом получилось просто убойно, калибром не менее 14,5 мм, как у пулемета КПВ, на вокзале на них таращилась вся платформа номер два, откуда мы уезжали на старом и добром Нижегородце. Анюта меня кулаком в бок толкала несколько раз, чего ты на мне первой такую фишку не опробовал, я отбивался тем, что для тебя, дорогая, будет еще лучше и в еще большем количестве, подожди только немного.
Маленькое отступление про макароны. 70-е годы, лето, мы играем в настольный теннис на столе рядом с нашим домом, Саня-летчик (не знаю, почему его так назвали, летчик и летчик) сходил в магазин и купил хлеб и эту вот метровую пачку макарон. Квартира его на втором этаже была, домой ему подниматься было лень, так он решил закинуть покупки в открытое окно своей квартиры. Ну решил и решил, закидывает значит, как баскетболист мячик в кольцо. Мы, те кто не играет конечно, внимательно наблюдаем. Один бросок, не докинул. Второй бросок, хлеб попал на подоконник, макароны вниз соскользнули. Третий бросок, почти попал, но опять они вниз свалились. И вот на это третий раз Санек не поймал эту пачку, криворукий такой вот он был. И она, пачка эта, упала на асфальт, разбилась и макаронины разлетелись примерно в радиусе пяти метров, вот все вокруг его окна было усеяно сплошными макаронами. На Саню было больно смотреть, ну а мы чего… мы всем двором ржали до вечера…
Однако ж поехали дальше… папа Светы, который по совместительству наш декан, естественно опять пришел провожать, причем уже под ручку с Мариной Сергеевной, вид у обоих был счастливый настолько, что дальше не бывает. И это хорошо. А больше никто как-то никого и не провожал, как-то не сложилось. Билеты на этот раз у нас были в плацкарту, заняли полный отсек — четверо слева, двое справа, боковушечки возле туалета, о которой народ былина слагал, я сумел избежать, и все у нас было замечательно, начиная от постельного белья и заканчивая чаем из МПС-ких подстаканников.
Потом был Ярославский вокзал, где мы пересидели пару часов на лавочках и где к нашим девочкам пытались приставать какие-то грузины. У грузинов ничего не получилось, но с одним самым настойчивым мне пришлось выйти из зала, после чего он вернулся прихрамывая на одну ногу и больше не отсвечивал. Еще потом мы воссоединились с Инной (у нее тоже была полная партитура нашего выступления, но тренировалась она, как вы сами понимаете, отдельно, сказала, что старалась, посмотрим) и ровно в 10 часов мы стояли в бюро пропусков здания Телецентра в Останкино. Накладок на этот раз никаких не случилось, чтоб два раза на одни грабли наступить, это я не знаю, кем надо быть, и через полчаса мы уже переодевались в знакомой студии номер 3.
Большое теленачальство в виде Гальпериной появилось только где-то в середине дня, когда мы уже третью часть записывали, удовлетворенно покивало головой и, дождавшись паузы, отозвало меня в сторону: