Лент соглашался, что можно. Только кто станет возиться и учить заклинания, когда достаточно одного щелчка пальцев?

«Ну давай, ищи текст, будем репетировать», – он всегда улыбался, когда уступал: она была чрезвычайно трогательна в своём триумфе.

«Только пообещай взять меня на вызов!»

Пообещать такое было труднее, но она никогда не отступала, его Анна.

Помнится, первое привидение они отметили походом в кино на «Любимую Девушку». Не после, а до. Он подумал, что так будет лучше – для неё, – чтобы отвлечься и немного расслабиться. Получилось наоборот, сюжетная линия фильма разволновала Анну не на шутку, и она болтала всю дорогу до самого дома заказчицы: «Нет, ну разве ты не понимаешь, чувство ревности – это признак незрелой личности!» Она была права, только Ленту было двадцать и он ревновал свежеиспечённую супругу к каждому столбу. Ревновал, разумеется, молча. Поэтому и отвечал не в тему: «Если ты будешь так волноваться, привидения не разглядишь».

Хозяйка провела их в дом, горестно вздыхая: «ходики опять встали», и указала на дальний угол с образами. По её словам, привидение облюбовало именно ту часть её жилища, всячески игнорируя лампадку и ладан. Может, оно завелось ей в наказание? За то, что она спрятала иконы в самом далёком углу, а? Ленту от таких предположений всегда становилось весело, но как начинающий, с клиентурой он обращался бережно, посему заверил хозяйку в обратном и, просветлевшую, проводил за дверь.

А когда вернулся, Анна кусала губу.

«Что, не видишь?» – «Не вижу, Лент». – «Так и я не вижу, глупая! Взрывная волна твоих эмоций раскидала всех привидений в радиусе километра».

Она усмехнулась и контур наконец проявился. Умертвие. Значит, из тех, что случайно зацепились, а не гонец-предвестник из-за Черты. Нет в жизни баланса. Кто-то лезет сюда, не спросясь, а кто-то хочет уйти, да не может.

«Чего ждёшь? Скрещивай руки и декламируй». – «Жалко. Хочу сначала понять, почему он остался?»

Отвечать Лент не стал, всё равно ведь ничего не получится и ему придётся обрезать связь огнём, но Анна вдруг решилась, торжественно скрестила руки на груди, и по комнате пролетел её звонкий шёпот: «ваде ин паче».

На границе воображения Ленту показалось, что из точки пересечения её рук к тёмному сгустку под образами протянулась нить, которой тут же не стало. Пока он думал над природой этого феномена, Анна опустила руки и грустно вздохнула: «Ну вот и всё».

«Ты что, снова шандарахнула эмоциями?» – «Нет, отпустила. Он ушёл. И, кажется, сказал мне спасибо».

Лент облазил тогда каждый сантиметр того пыльного угла, перетрусил образа, затушил лампаду и просыпал ладан. Ничего. Не нашёл, не почувствовав и не проявил силой. У неё получилось! Vade in pace – иди с миром. Вот и не верь после этого в сказки.

Верную, значит, Алевтина сохранила литературу. «При болшевиках», как называла советскую власть кормилица, такие книжки хранили только те, кто гарантировано мог их спрятать, и Алевтина входила в их число.

– Что стоишь, Алевтина, тащи свои фолианты! – повторил он просьбу-приказ, ничуть не интересуясь причитаниями на тему «куда ж, ночью-то» и «принял бы лучше отвар». Отвар он примет, но спать – ни-ни. Выспался! – И зелёнку неси! Руны ничерта удар не держат!

– Так…

– Не так, Алевтина, не так! – пиджак полетел в одну сторону, рубашка в другую. – Я ведьмак! Даром что перекрашенный. И жизнь свою собираюсь продать дорого!

– Кому? – охнула Алевтина, поняв его буквально, и он расхохотался: – Всё хорошо, старушка, всё будет хорошо.