По той же программе через два дня, 9 января, состоялось выступление в Севастополе в зале Общественного собрания, а 13 января — в Керчи в Зимнем театре. Георгий Шенгели, в то время керченский гимназист, вспоминал, как посетил футуристов в гостинице «Приморская», чтобы прочитать свои стихи:
«Вхожу. Обыкновенный “роскошный номер” провинциальной гостиницы. — Справа диванчик, перед ним стол, окружённый стульями, слева ширмы. На диванчике сидит человек в коричневой куртке с бронзовыми плоскими пуговицами, украшенными изображением якоря. У человека чрезвычайно длинное лицо...
Я поворачиваюсь к длиннолицему человеку. Он деревянно протягивает мне узкую руку и чеканит:
— Игорь Северянин.
...Так вот он какой!..
Наконец, Северянин прерывает молчание; видно ему наскучила эта беседа:
— Прочтите стихи.
Я читаю.
Фурора они не производят, но я чувствую, что меня слушают без иронии, что меня —
— Прочтите ещё.
Читаю. И ещё.
Северянин говорит:
— Вы правильно читаете, только нужно ещё больше петь.
Я читал, как все поэты, слегка нараспев, что в гимназии всегда вызывало насмешки, а преподавателя словесности просто било по нервам, и он никогда меня не выпускал читать на гимназических вечерах.
...Жизнь определилась в этот миг. Я уверовал, что я поэт и что я прав, любя слово, ритм и звук...
Два-три замечания в связи с бурлюковским анализом обронили и другие. Маяковский отметил банальную рифму; Северянину понравились “часы, где вместо стрелок ползают серебряные черепахи”, — и его замечание не было только любезностью, так как года через четыре эти черепахи появились у него:
Милый мой Игорь! Он не похищал у меня образа, он просто забыл, что запомнил его, и нашёл у себя как свой...»
Вспоминая дни тесного общения с Игорем Северяниным, Давид Бурдюк отмечал некоторые особенности его творческого облика:
«Северянин пишет на отдельных листках, почерк пушкинского размаха, хвосты последних слов во фразах идут кверху; если верить наблюдениям графологии, то это обозначает самоуверенный властный характер, такой почерк был у Наполеона (а Чехов писал своих “Нытиков”, потому что его собственная подпись, подобно японо-китайским письменам, падала сверху вниз).
Северянин в разговоре разочаровывает: он говорит неинтересно, то есть не настолько, как вправе от него ожидать по его исключительным стихам, и Северянин чувствует это. Он любит декламировать стихи, но среди чужих, среди публики надо просить долго и прилежно, чтобы Северянин снизошёл со своего величественного спокойствия и снисходительных улыбок. Северянин никогда не читает на “бис”, если овация отсутствует; так, например, на поэзоконцерте в вышеупомянутой Керчи, прочитав одно стихотворение, он ушёл со сцены, потому что публика, по его мнению, мало хлопала. Случилось это потому, что Керчь — глубокая провинция, в составе слушателей не имела тогда лиц, знакомых с творчеством Игоря Васильевича, мешали пониманию и эстетическому заражению футурные словечки Северянина, тогда ещё новые, как, например, “окалошить”, “осупружиться”, “трижды овесененный” и тому подобные, вызывавшие смех, а также пение Северяниным своих стихов.