– Чемпион говорит, что ты сделала хоум-ран.

– Большой шлем, – воскликнул Скиппер, его лицо засветилось, а Мэтти и Грейс обменялись заговорщическими взглядами.

– Ну, кто-нибудь, пожалуйста, объясните мне, что это значит?

Когда никто не ответил, она разозлилась:

– Что, правда?

Все продолжали ухмыляться, а Хэдли, фыркнув, вскочила на ноги.

– Ну, с этого момента больше никаких хоум-ранов. Отныне мы затаились и не привлекаем к себе внимания.

Она сердито отскочила, ненавидя тот факт, что ее решили не посвящать в тайну, очевидно, довольно грандиозную.

Они проезжали милю за милей по высокогорной пустыне, миновав несколько небольших городков. Пару раз они останавливались, чтобы передохнуть и размять ноги, но в основном они просто ехали, измученные и недовольные после долгого дня пути, уже третьего по счету.

Около восьми часов Грейс заехала в кафе-барбекю на окраине Солт-Лейк-Сити, в которое, по ее словам, она ходила с мужем после их свадьбы. Из открытых дверей доносилась громкая музыка, люди высыпали на круглую веранду. Запах мяса и соуса барбекю донесся до носа Хэдли, и у нее заурчало в животе.

За последние три дня она полностью перестала соблюдать диету, но, как ни странно, это совершенно ее не огорчало. Скорее это ее беспокоило. Чувство, которое она испытывала к диете, было равносильно отношению к зубной нити. Каждый день она думала о ней, зная, что если она не будет пользоваться зубной нитью, то рано или поздно кара настигнет ее, и у нее заболят десны, но это страшное будущее казалось слишком далеким, чтобы начать пользоваться ею прямо сейчас.

Они сели за застеленный клеенкой в красную клетку стол, Хэдли осталась с Майлзом, а Грейс и дети отправились за едой. Глаза Майлза расширились от удивления, услышав шум, музыку и увидев вспышки света вокруг, и Хэдли была с ним согласна: это действительно было нечто.

Pat’s Barbeque был настоящим ковбойским баром. На другом конце зала со сцены пела кантри-группа, а перед ней танцевали мужчины, женщины и дети в ковбойских сапогах Wrangler и с большими серебряными пряжками на ремнях.

Грейс шлепнула перед ней полную тарелку со стейком три-тип, кукурузой в початках, салатом коул-слоу и кукурузным хлебом, поставив рядом кружку пива. Хэдли салфеткой вытирала масло с кукурузы и соус барбекю с мяса, прежде чем взять их в рот, тогда как Грейс налила на ребрышки еще соуса, а в картошку – подливки и с удовольствием накинулась на еду.

Скиппер пилил свой стейк, Майлз бормотал что-то, запихивая себе в рот кусок кукурузного хлеба, часть из которого попала куда нужно, но большая часть упала. Мэтти грызла свою порцию ребрышек, переодически останавливаясь, чтобы расспросить что-то о двигателях или машинах, о которых Грейс, кажется, знала очень много и которыми Мэтти внезапно стала восхищаться.

Странно, но это казалось нормальным. Они впятером обедали вместе, и это ощущалось так, будто они семья. Хэдли и припомнить не могла, когда она в последний раз так наслаждалась едой.

– Потанцуем?

Они подняли глаза и увидели, как долговязый ковбой протягивает Грейс руку. Грейс покраснела и оттолкнулась от стола. Все в изумлении следили за тем, как он ведет ее на танцпол и как она искусно присоединяется к танцу, состоящему из притопываний, хлопков и поворотов, на освоение которого уходят годы.

Наряд, купленный Грейс, ей очень шел: закатанные выцветшие синие джинсы, белая футболка с V-образным вырезом и белые кеды. Она выглядела энергичной, молодой и полной жизни, именно так и должна выглядеть двадцатишестилетняя девушка, и, пока Хэдли наблюдала за ней, в ней росло душащее чувство вины из-за опасности, которой она ее подвергла.

– Мама, ты в порядке?