– Ну вот, – сказал мой водитель. – Сейчас парк проедем, а там и больница. Тебе-то куда потом?

Я улыбнулась и показала вперед.

– Что, тоже в больницу? – догадался он. – Вот так история! А ведь верно, ты же небось лечиться едешь. Ага. Все правильно. Повезло тебе со мной. До самого места, с ветерком!

Мы въехали на больничную стоянку. Перед тем как распрощаться, я протянула ему сотенную купюру. Боялась обидеть, и зря: судя по тому, как мужичонка обрадовался, деньги явно были для него нелишними. Уже сидя в больничном кафе, я корила себя за то, что не дала больше. Ведь ему еще долго ждать чудес от науки, а мне эти банкноты уже ни к чему. До назначенного времени оставалось чуть меньше шестнадцати часов.

Чуть меньше шестнадцати часов до рождения нового мира, нового счастья – для всех нас, злобных несчастливцев, мыкающихся во тьме невыносимых мук от смерти до смерти. Для меня, для этого мужичонки и, может быть, даже для его парализованной жены. Возможно, еще не поздно спасти и ее. Возможно, он прав, и она действительно еще жива, еще ждет спасения в мертвой неподвижности своего «драндулета». Она – и миллиарды других – таких, как она, как я, как злобный таксист, как Постум и Трай, как сам Программер.

И кто принесет им это счастье? Я. Я, убогая калека, безмолвная уродина, одинокая жертва удушающих слов. Я нажму на кнопку. Я скажу: «Да будет Пуск!» Я запущу механизм нашего мира при помощи одного простого слова – примерно так, как это сделал великий Создатель в начале времен. А как сказал, прощаясь, Программер, помнят всегда того, кто нажал на кнопку. Это даже забавно, что именно мне выпало в итоге сыграть роль Творца. Кто бы мог подумать…

Время замученным мулом ковыляло по кругу настенных часов, волоча за собой тяжелые рычаги стрелок. Когда запахи кафе надоели мне до тошноты, я отправилась в прогулку по больнице. Я шла по коридору операционного отделения, где, натыкаясь друг на друга, неприкаянно слонялись люди со стертыми лицами и невидящими, обращенными внутрь взглядами. Рядом за запертыми стеклянными дверьми хирурги кромсали тела их детей, родителей, любимых; глядя на неподъемную тяжесть их ожидания, я устыдилась своим жалобам в адрес медленно текущего времени.

Я сидела в вестибюле приемного покоя, когда парамедики выгружали из подлетевших амбулансов носилки с человеческими телами, искореженными в очередной катастрофе. Я слушала тревожную дробь, выбиваемую на плитках пола колесами их тележек, дробь барабанов смерти, готовой сожрать свежее мясо своей ежечасной, ежеминутной кровавой бойни. Я видела белки закатившихся глаз, окровавленные кисти рук, неестественно вывернутые, переломанные конечности. Чем заслужили эти бывшие люди столь жуткую, столь бесчеловечную казнь?

Я проходила мимо онкологических палат, где с высоких подушек смотрели на меня неестественно худые лица несчастных, пожираемых изнутри чудовищными клешнями рака. Я читала в их взглядах смиренное согласие пойманной жертвы, которую кромсает урчащий от вожделения хищник. Они уже не сопротивлялись и не просили ничего, кроме морфия и скорейшего конца: «Жри меня, пожалуйста… – но зачем же так больно? Зачем же так мучить? Вот он я, бери…» В другом отделении, уставившись в потолок бессмысленным взором, лежали живые трупы парализованных, а рядом по коридору передвигались на инвалидных колясках те, кому не повезло наполовину меньше. Где-то тут вел свою бесконечную одностороннюю беседу с женой мой сегодняшний водитель…

Сколько крови, муки, страданий! Если вдуматься, то не было места, более подходящего для акта творения новой Вселенной, чем земная больница – средоточие язв и болячек наружного мира. Я вспомнила, что снаружистка Постума работала в детской больнице – там, должно быть, еще страшнее… Ничего, люди. Потерпите еще чуть-чуть. Мой добрый Хайм примет вас всех, без разбора и без остатка.

Когда я вернулась в больничное кафе, часы на стене показывали пять с небольшим. Ждать оставалось уже не так долго. Я села за столик, всем телом ощущая навалившуюся усталость. Сейчас бы вздремнуть… Выдержу ли? Выдержу, выдержу… – одна мысль о кнопке «Пуск» бодрила, как сотня чашек кофе. Кстати, о кнопке: откуда лучше всего подсоединиться к интернету, когда время дать команду? Да хоть отсюда, из столовки… Боже мой! Меня вдруг как обожгло: я ведь даже не проверила, есть ли тут устойчивая связь со спутником! Какая непростительная беспечность!

Сонливость слетела с меня, как газовый платочек в ветреную погоду. Трясущимися руками я достала из-под свитера ноутбук. Так и есть! Не знаю, что было тому причиной: то ли электромагнитное поле оборудования, которым была набита больница, то ли другие особенности места, но факт оставался фактом: связь едва теплилась, то и дело прерываясь. Я захлопнула ноутбук, чувствуя, как внутри нарастает паника, быстро заполняя все мое существо. Что делать? Что делать, куда бежать?

– Стоп! – скомандовала я самой себе. – Возьми себя в руки. Ничего страшного еще не произошло. Это раз. И пока нет никакой причины покидать столь хорошее убежище. Это два. Но есть еще и три. Кафетерий расположен на первом этаже. На уровне шестого, а еще лучше – прямо на крыше – связь должна быть намного надежней. Наверняка тут есть выход на крышу. Но как его отыскать?.. Погоди-погоди – а тот небритый мужичок, который подвез меня сюда – он, несомненно, знает тут все ходы и выходы. За восемь-то лет…

Я взяла салфетку, написала на ней несколько слов и отправилась к паралитикам. Мой небритый спаситель дремал рядом с постелью жены – пухленькой блондинки, опутанной проводами, как пояс смертника. Увидев меня, он обрадовался.

– Ты еще здесь? Садись, вот сюда…

Я молча протянула ему салфетку.

– «Мне нужно выйти на крышу», – прочитал он вслух и поднял на меня недоуменный взгляд. – На крышу? Зачем? И вообще, там заперто…

Я вытащила из кармана две сотенные купюры.

Небритый крякнул и почесал в затылке.

– Э нет подруга, так не пойдет. Сначала скажи зачем. Еще сиганешь оттуда, а мне потом объясняться.