Тысячи и тысячи… кого? Людей? На взгляд Скьелстада, это чудовища, жуткие твари с торчащими рогами и зубами. В руках чудовища держат огромные мечи и смотрят на залитое лунным светом море… На волнах качаются тысячи и тысячи длинных, узких кораблей с бледными серебристыми парусами. Они источают едва заметный свет, и кажется, что эта армада, подобная стае гигантских медуз, не только что появилась из океана, а всегда была здесь.

Это флот. Военный флот, огромный, такого ему видеть еще не приходилось.

— Откуда они появились, сэр? — спрашивает первый помощник. — Не сидели же они все время на дне?

Чудовищные солдаты входят в море и шагают к своим призрачным кораблям, готовя их к отплытию.

Впрочем, не все идут в море. Некоторые разворачиваются лицом к «Хеггелунду».

Раздает тихий, низкий гул, словно множество людей одновременно выдохнуло.

Фигуры на берегу разом двигаются, и кажется, словно стая птиц с них вспорхнула, вот только птицы эти блестят, и какие-то они странные…

Нет, это не птицы. Это мечи.

А потом раздается треск — и наступает полная темнота.

^— Мир, — говорит чей-то голос, — это всего лишь отсутствие войны.

Мулагеш подпрыгивает, принюхивается и понимает, что потеряла сознание, сидя спиной к стене камеры. Она оглядывается. Свет в тюрьме сейчас притушен, по мрачным темным стенам разливается неяркое, кофейного цвета сияние. С другой стороны решетки кто-то стоит. Кто — не видно, в коридоре темно. Она замечает лишь морщинистый лоб и широкие плечи.

— Лалит? — неуверенно спрашивает она.

— Станцы верят в это, — говорит он. Голос у Бисвала низкий и хрипловатый. — Здесь, в полисе, они столетиями проповедовали это. Я читал. «Война и конфликт суть море, через которое плывут национальные государства». Так святой Петренко сказал. «Те, кому посчастливилось обрести тихую гавань, думают, что это неправда. Они забыли, что война — движущая сила. Война естественна. И только война придает человеку сил».

— Лалит… Какого демона ты делаешь? Зачем ты убил Раду? Ты хоть слышал, что я там тебе говорила?

— Да, слышал, — спокойно отвечает Бисвал. — Я тебе верю.

— А что мечи? Ты их уничтожил?

Он качает головой. Неяркий свет падает ему на лицо. В глазах у него горит странный огонек. Мулагеш он сейчас напоминает хищника, мрачно выбирающегося из тени берлоги.

— Я приказал перевезти их в крепость ради их сохранности.

— Что-что ты сделал?

— Ты сама сказала: пока мечи существуют, нам грозит война, — говорит Бисвал. — И я тебе верю. Но я также считаю, что война всегда нам грозила. Последние семьдесят лет Сайпур пользовался своим превосходством в мире. Никто не мог бросить вызов его мощи и гегемонии. Но это сделало нас слабыми и мягкотелыми.