– Да что ты все грехом в нос тыкаешь?
Смех, как это часто бывает у пьяных, перетек в мгновенный беспричинный гнев. Отпихнув адъютанта, разведя широкими плечами, зеленоглазый оторвал немаленького старосту от земли:
– Душу вытрясу. Валите отсюда, понял?!
– Ста-ах!!
Юрья, синея, хватал воздух ртом и никак не мог ухватить. Стах, как мешок, отбросил его в сторону мужиков.
– А то будешь там, где…
Стах, сделав неприличный жест, повернулся спиной – и вдруг повалился на закрытые двери. В пояснице торчали вилы. А в группке мужиков, как только что староста, синел лицом молодой паренек. Батурин отчетливо видел его дрожащие губы:
– Я не… не…
И все смешалось. Никто из офицеров даже выстрелить не успел.
Лейтава, Вильно, 1831, апрель
Утром того же дня Генрих Айзенвальд, человек по особым распоряжениям герцога Ингестрома ун Блау, в последний раз раскладывал на необъятном столе в своем кабинете бумаги, с шеневальдской дотошностью собранные для него какими-то неизвестными архивариусами, писарями, столоначальниками… Первый ряд заняли донесения из уголовной полиции Виленского, Двайнабургского и Ковенского поветов. И если виленцы без изысков обошлись хрусткой желтой бумагой, то остальные два отделения постарались блеснуть и подали каллиграфически исполненные отчеты на тонкой гаоляньской бумаге. Генрих усмехнулся неистребимому свойству чиновничьей натуры. И выложил второй ряд. В него попали сводная таблица блау-роты по собственно Вильне, а также Трокам, Ковно, Подвайнью и, отдельно, Краславке и Двайнабургу. Кроме таблицы блау-рота прислала краткий мемориал, в котором не просто перечисляла неясные случаи, но пыталась делать выводы по ним. Мемориал Генрих пока отложил – к выводам он собирался приходить сам. Вместо него во второй ряд угодили рапорта военных округов той же территориальной принадлежности. В третий ряд поместилась краткая докладная записка военной разведки и сведения, полученные из диацезий.
Четвертый, весьма объемный, образовали выписки из газет, журналов, печатных листков и других открытых источников, собранные Тумашем Занецким и подчиненными Матея Френкеля. Самый последний ряд составили мелкие заметки, сделанные самим Айзенвальдом по данным уцелевших агентов его личной сети и собственным наблюдениям.
Эти бумаги, педантично разложенные на столе, ценны были и сами по себе. Но ни у одного из независимых лиц, поработавших над их составлением, не было возможности взглянуть на все одновременно. У Айзенвальда эта возможность была.
Если предчувствия герцога Ингестрома верны и в Лейтаве действительно неладно, то некая общность: дата, или случай, или вовсе незначащая, но упорно повторяющаяся мелочь – будет присутствовать, по крайней мере, в четырех рядах из пяти. Если же ничего общего обнаружить не удастся, то поручение герцога все равно можно будет считать исполненным.
Айзенвальд углубился в чтение.
Случай с князем Омельским, едва не рассоривший генерала с молодым секретарем, на чиновников тоже произвел впечатление. По крайней мере, в газетной статье, найденной Тумашем, повторялась, самое малое, половина, или даже три четверти, цифр, представленных в отчетах виленских отделения по борьбе с политической заразой и полицай-департамента. Генрих сравнил два отрывка:
Из полиции:
"
Из блау-роты:
"