– Так всем рот не заткнешь, – улыбнулся Гивойтос. – Теперь ему жизни не будет. Доброй ночи вам, люди, – и поклонился всем в пояс.

Его поняли и нехотя повернули в сторону домов. Ужиный король остался с Гайли наедине. Неспешно нанизал на прутик нарезанное ломтиками сало, стал жарить над костром, подставляя снизу хлеб. Снял с прутика, на хлебе протянул Гайли. Она успела сунуть руки в рукава сорочки и застегнуться и сидела, подтянув колени к подбородку, обнимая их руками, плечом отгоняя настырного комара. С благодарностью приняла у Гивойтоса еду и стала жадно глотать.

– Осторожно: обожжешься!

Она помотала головой. Кружкой зачерпнула травяной чай из котелка. Запила и откинулась в траву, подложив ладони под шею, чтобы не кололись травинки.

– Гивойтос, пожалуйста! Скажи мне: кто я?

Он молчал. Смотрел на костер. Вбирал в себя звуки и запахи земли.

Цвели папоротник и шиповник. Таинственно шептали и шелестели мокрые кусты. Капала роса с длинных листьев. В кущах подал голос соловей. Замолк. И разразился ликующей трелью. Заглушил стрекот кузнечиков и свист огня.

Летняя ночь. Еще одна летняя ночь обнимала землю. Ласкала и целовала травы. Исходила терпким духом сена. Глазами звезд отражалась в серебристо-розовой воде.

Вода была похожа зеркало. Светло. И звезды. И роса. И костер.

И стоило пошевелить угли, как искры взлетали и гасли в синеве. И проявлялись и таяли в огне неведомые страны и города.

Мужчина провел рукой вдоль щеки Гайли, по изгибу шеи и хрупкому плечу:

– Не бойся. Ничего бояться не надо. Цветущий папоротник в твоей крови, его синий огонь.

– Синий?

Гивойтос задумчиво повозил прутиком в костре. Вспорхнули искры.

– Он твое знание сокровищ земных, языка зверей и оберег против нечистой силы. И если кто-то посмеет сказать, что душа твоя не предана Богу, а сердце – Отчизне, клянусь Узором, не верь. Я бросил в землю зерно. Оно даст хорошие всходы.