– Никак нет. Прямо с дороги сюда.

Его предусмотрительность была оценена благосклонным кивком.

– Что имеем сказать, панове? – губернатор уставился на остальных.

Иштван Ланге, выходец из Валахии, сменивший на посту приснопамятного Айзенвальда, встречался с Китом на приемах; и сплетен о губернаторе ходило немало. Говорили, давний предок пана Иштвана весьма любил сажать на колья своих недругов, да и друзей тоже. Последний, хвала цивилизации, на колья никого не сажал, но Виленская гауптвахта – место тоже весьма неприятное. И "панове" уперто молчали.

Иштван покинул занывшее кресло и прошелся вдоль зала, грузно колыхаясь, заложив руки за спину, точно арестант.

– Молчим? Значит, молчим… Эта штучка из столицы, – с ядом в голосе произнес губернатор, – как его там? Зенвальд, да?!… Прожил у нас без году неделя, а лезет указывать, как нам воевать. Все они… А мы молчим. Майор, что ты на это скажешь? – Иштван Ланге потряс зажатой в пухлой ладони бумагой. – Да ты садись. Вижу, на ногах еле держишься.

Батурин, слабо что понимая, махнув рукой на фамильярность начальства, с удовольствием рухнул на стул. Стул был дубовый, лакированный, с высокой спинкой, изогнутой в виде лиры, и неудобным скользким сиденьем. Майор выругался про себя. С другой стороны, подумал он, все удачно получается: свидетелей его позора не осталось, князь Григорий промолчит, и на повстанцев можно списать пропажу казенных денег. Порученца жалко, но войны без жертв не бывает. Ободренный этими размышлениями, Кит преданно уставился в отечное лицо генерал-губернатора.

– С другой стороны, – тихо, ласково заговорил давешний старичок, обернувшись к качающемуся на каблуках начальнику, – пан Айзенвальд исполнял личное поручение его светлости. Точно такой же документ уже пошел с фельдъегерской почтой в Блау. И неизвестно, что решит герцог.

Батурин поерзал на стуле. Благообразный дедушка, притулившийся над чернильным прибором и бумагами, показался ему писарем. Майор и представить не мог, чтобы тот посмел рот раскрыть.

– Кроме того, господин сей – посланец явный, – тянул старичок. – А сюда могли быть отправлены и тайные с похожей миссией. И поди узнай, что и как доложат они.

– Это ваше дело, пан Френкель, выявить и доложить! – фальцетом выкрикнул Ланге, швырнув бумажку на стол перед Батуриным.

Никита вздрогнул. Имя страшного ротмистра было на слуху даже у него, попавшего в Вильню совсем недавно. Кит отвел глаза и, не сдержавшись, скосился в премориал. Майор владел немецким, но было неудобно читать вверх ногами, и дело двигалось медленно. "1831, … апреля. Строго секретно. Е.С.Г. ун Блау. Рассылка: генерал-губернатору Виленской губернии Ланге Иштвану, начальнику штаба Виленской группы войск… главе общества по борьбе с политической заразой…" всего пять имен. "Изучив бумаги от… за номерами… и в связи с… считаю нецелесообразным и даже опасным ввод дополнительных войск с территории Герцогств… Максимально ограничить перемещения войсковых единиц в ночное время; проселками; пересеченной местностью, особенно, через болота… И во избежание дальнейших потерь начать вывод войск…"

Поражаясь несуразной загадочности того, что прочитал, Кит захлопал глазами.

– И что: на вас тоже напали призраки?

Фальцет губернатора резал уши. Батурин помотал головой.

– Никак нет! – каркнул он.

– Вы там еще не все прочитали? – с искорками опасного веселья во взгляде спросил Френкель.

Ланге обошел стол, возложил длань на плечо майора:

– Не смущайтесь. Ничего достойного внимания и тайного в этой цидулке нет. Вы, простой офицер, выскажите ваше мнение.

Ночные шляния по сырому и холодному апрельскому лесу, голод, усталость, ссора с женой и подступающий насморк делают человека кровожадным.