Соображай, Кит, думай, уговаривал он себя. Неоткуда было взяться всадникам. Деревья стоят тесно – конь и без ноши застрянет. И шипастые плети ежевики с набухшими почками курчавятся в рост. Батурин на своих-то двоих через них продрался едва-едва. Так нет же, сидят на бурых высоченных фризах в двух шагах от него, скалятся, бл… морды. Повевает конским потом, взрытой землей и кожей амуниции. Скосившись, Никита едва не уронил штаны. Первого всадника, рыжеватого, стройного, в старинном княжьем уборе, он прежде не видел. Зато второй…

– Э-э, па-ан майор, – с укоризной сказал тот. – Вы что, дьявол?

Батурин моргнул.

Незнакомый же хмыкнул снова, отвечая на слова Стаха – то ли чудом воскрешенного, то ли призрака – хотя какие призраки с утра? И кони не боятся! Никите захотелось протереть глаза: славные верховые – злятся, взрывают землю подковами, храпят, падает с удил пена, но сквозь корпулентные тела смутно просвечивают кусты и деревья…

– Да откуда ему? Так вот, пан, слушайте и между тем одевайтесь. Всякому примерному христианину известно, что дьявол, сиречь Люцифер, был низвергнут с неба. Упал он где-то в наших местах, то ли чуть южнее, неважно. Только вот во время падения свалился в кусты ежевики. Ай-яй, мундирчик-то порвали…

Батурин судорожно оглянулся на собственный рукав.

– Вот и с нечистым то ж самое. Крылья ободрал, и морду, и…

– Остальное, – издевательски дополнил Стах.

Киту даже не страшно было видеть его ожившим, как приспичило заглянуть за спину: торчат ли там еще крестьянские вилы.

– Обозлился, – меж тем вел парень в княжьем уборе, – нечистый жутко. А естество того же самого требует, – он покосился на Батуринские штаны. – Вот и справил на ежевику свои дела. С тех пор на ней такие ягоды черные, потому как…

– Божья роса! – буркнул Стах. Рыжий покосился на него даже как бы с неодобрением.

– Вы спрашивайте, пан майор, спрашивайте – вижу ж: глазки бегают – откуда мы здесь, да по какой надобности, да как сквозь чащу продрались…

Кит опустил голову. Стреляли б – так уж сразу. Стерве Ташиньке все имущество достанется. Он закрыл лицо ладонями. Пробовал молиться, но в голову все лезла байка о дьяволе и ежевике.

– Ну? – Стах грубо оборвал тишину.

– Нет, – сказал с насмешкой рыжий. – Жалко. Родственники как никак. Ведрич, Александр Андреевич, – стянув шапку, представился он.

Кит от неожиданности открыл глаза и рот.

– Моя любка, – сощурился Александр, – евойной родная сестра. Поженись мы с ней – кем бы он мне приходился?

– Рогоносцем.

Рыжеватый со смехом откинулся в седле. Вот странно, мелькнуло у Батурина, не боится, что прибегут на звук. Или – их он один слышит? В голове помутилось после боя от усталости?

Князь точно мысли прочел: