– Маркиза, не уходите, – шепчет она еле слышно, мягко беря меня за руку.
– Позвольте мне все же уйти. Так, немного разболелась голова, ничего страшного. Оставляю вас развлекаться.
Мне хочется добавить: «Тринадцать обреченных», – но я сдерживаюсь. Сделав реверанс и выдавив бледную улыбку, я удаляюсь. Понимаю, что завтра весь двор только об этом и будет говорить. Они придумают, что мы с Беатрисой соперницы, станут говорить, что я стала слишком стара, слишком набожна. Будут плести небылицы и сплетничать без толку, но очень мало кому придет в голову истинная причина – простая, но кажущаяся невероятной: мне все это стало безразличным.
Сознание этого дает мне свободу, оно как глоток чистого воздуха, и все мои тревоги тут же улетучиваются. «Как странно, – думаю я, проходя по затихшим в ночи коридорам дворца в сопровождении только моего конюшего, который несет зажженную лампу, – какое необычное ощущение». Мы проходим мимо двух лакеев, которые несут громадную ветвистую люстру, и в темноте мелодично позванивают хрустальные подвески. Поравнявшись с нами, они останавливаются и кланяются, по-прежнему держа на весу свою ношу. Спускаюсь в свои апартаменты и позволяю нежным, умелым рукам служанок приготовить меня ко сну.
Когда Николь задернула занавеси над ложем и я осталась одна в тишине спальни, в голову приходит мысль: ведь если мне отныне все безразлично, то не будет ни дворцовых баталий, ни схваток с соперницами – ничего из того, что поддерживало мою силу.
От Абеля де Пуассона, маркиза де Мариньи, директора королевских строений
Шато Менар, Менар, Орлеан
5 мая 1761 года
Дорогая сестра!
Я завершил инспекцию, которую проводил в Менаре. Здесь очаровательный замок, который вполне возместит тебе потерю Бельвю и Креси, поэтому я советовал бы тебе приобрести его. Не сомневаюсь, что война скоро закончится и тогда они (все равно, кто именно) гораздо меньше будут возражать против того, чтобы ты обставила замок в соответствии со своими вкусами и желаниями.
Я знаю, что и ты, и король тяжело переживаете смерть маленького герцога Бургундского. Это, конечно, трагедия, но надлежит рассуждать с практической точки зрения. Подрастают еще три мальчика, и герцог Беррийский, пусть далеко не такая яркая звезда, какой был его старший брат, со временем вполне сумеет отвечать тем требованиям, которые предъявляются к монарху. И коль уж вы затевали брак с австрийским императорским домом, то эти планы, несомненно, могут распространиться и на следующего по старшинству брата?
Говоря об этом, я должен одновременно заметить, что никак не могу согласиться с мадемуазель де Тальмон-Тремойль. Ее семья противится захоронению маленькой Александрины в крипте церкви рядом с останками их предков, а это совершенно неприемлемо. Ты ведь не забыла их жестоких насмешек, что, мол, благородные кости де Ла Тремойлей оскорблены соседством с рыбьими костями?
Я получил очередное – и очень неприятное – письмо от графа де Матиньона, который жалуется на кроликов герцогини де Мирпуа. Вся эта история очень мне надоела, и я даже не знаю, каким образом можно решить дело. Подозреваю, что Матиньон не столько разгневан всерьез, сколько просто мается от скуки. Подумай, пожалуйста, о том, чем его можно успокоить. Может, предоставить ему новые апартаменты во дворце? Вскоре могут освободиться комнаты, занимаемые герцогиней де Дюра: я слышал, что она по-прежнему кашляет и легче ей не становится.
Примерно через месяц я должен возвратиться в Версаль.
Твой брат
Глава шестьдесят шестая
Мы с королем все чаще проводим вечера порознь, а двор постепенно, понемногу начинает обращаться вокруг Шуазеля и Беатрисы. И обернутся ли они, в свою очередь, против меня?
Вполне возможно.
Хотя меня все больше оттесняют от прежней роли, остается еще немало дел, которые требуют моего решения.
В моем личном кабинете стены отделаны панелями, окрашенными в ярко-красный цвет, чтобы гармонировать со шторами. Луи называет этот кабинет средоточием своего сердца, и именно здесь он проводит все чаще свои рабочие часы. Эта комната стала свидетельницей некоторых важнейших событий в истории Европы. На прошлой неделе, например, мы обсуждали здесь условия договора, который призван положить конец войне с Англией и Пруссией, длящейся уже почти семь лет.