V.V

Нередко люди в свой последний нас

Бывают веселы. Зовут сиделки

Веселье это «молнией пред смертью»,

Ужели это «молния» моя?

Сиена, год 1340-й от Рождества Христова

Исполинский замок Рокка ди Тентеннано, подобно чудовищному грифу-стервятнику, взгромоздился на большом холме в окрестностях Валь-д"Орсии, словно высматривая лакомую падаль. Массивные стены повидали на своем веку бессчетное количество осад и атак и, учитывая повадки и мораль хозяев, не были ни на дюйм толще, чем надо.

Всю дорогу Джульетта терялась в догадках, отчего Салимбени вдруг подобрел и отослал ее в деревню от себя подальше. Когда несколько дней назад он провожал ее, стоя во дворе и глядя на нее со странным выражением, в котором мелькало что-то человеческое, Джульетта подумала, уж не раскаивается ли он — после проклятия его мужской силе — во всем, что натворил. Может, эта своеобразная ссылка является молчаливым извинением за все несчастья, которые он ей причинил?

С возродившейся надеждой она смотрела, как Салимбени прощается с Нино, который должен был сопровождать ее до Валь-д"Орсии, и в его глазах ей почудилась искренняя отцовская привязанность. Дав последние наставления, Салимбени сказал: «Благослови тебя Господь в пути и всегда», — когда Нино садился на ту самую лошадь, которая была под ним на Палио.

Молодой человек не ответил. Он вообще вел себя так, словно отца не было рядом, и, несмотря ни на что, Джульетте даже стало неловко за Салимбени.

Но позже, увидев в окно кареты Рокка ди Тентеннано, она начала понимать истинные намерения Салимбени. То, что могло показаться великодушным жестом, было на самом деле новой, изощренной пыткой.

Это была настоящая крепость, куда не мог войти чужой и никто не мог выйти без особого разрешения. Джульетте впервые стало ясно, на что намекали люди, мрачно вспоминая других жен Салимбени, сосланных в Рокка ди Тентеннано: освободить несчастных могла лишь смерть.

К ее удивлению, в комнату сразу прибежала служанка, растопила камин и помогла снять дорожное платье. Было начало декабря, и Джульетта уже много часов не чувствовала побелевших от холода пальцев. Теперь, стоя у огня в шерстяном платье и сухих домашних туфлях, она с наслаждением поворачивалась, греясь, и не могла вспомнить, когда в последний раз ей было так хорошо.

Открыв глаза, она увидела в дверях Нино, наблюдавшего за ней со странным, не лишенным приязни выражением. Это ее встревожило, ибо сынок пошел в папу и обещал стать негодяем похлеще старшего Салимбени. Нино был довольно смазливый юноша, сильный, ловкий и не в меру улыбчивый — угрызения совести были ему неведомы.

— Позвольте узнать, — сказал он галантно, как на балу, — когда вы изволите спуститься к ужину? Я знаю, что последние три недели вы ели в одиночестве, и хочу извиниться за неотесанность моих родичей. — Видя удивление Джульетты, он чарующе улыбнулся: — Вам нечего бояться. Уверяю вас, мы будем совершенно одни.

Так и оказалось. Сидя на разных концах обеденного стола, где свободно могли разместиться двадцать человек, Джульетта и Нино ели молча, лишь изредка встречаясь глазами через горевшие свечи канделябра. Всякий раз, когда Джульетта ловила на себе взгляд Нино, он улыбался, и через какое-то время Джульетта осмелела настолько, что произнесла вслух то, над чем давно думала:

— Это вы убили моего кузена Тебальдо во время Палио?

Нино перестал улыбаться.

— Конечно, нет! Как вы могли подумать такое?