Для М. Горького «Древние русские стихотворения» всегда стояли в ряду классических собраний русского фольклора, он ценил их наряду со сборниками А. Н. Афанасьева, П. Н. Рыбникова и других, рекомендовал молодым писателям читать их, изучать как образцы народной поэтической речи[600].

Тексты из Сборника неоднократно перепечатывались в различных фольклорных изданиях XIX—XX веков. Почти все записи былин и исторических песен вошли в соответствующие выпуски десятитомного свода «Песен, собранных П. В. Киреевским».

С появлением во второй половине XIX — начале XX столетия новых научных собраний по русскому былинному эпосу (сборники П. Н. Рыбникова, А. Ф. Гильфердинга, А. В. Маркова, А. Д. Григорьева, Н. Е. Ончукова и др.) интерес и внимание в науке к «Древним русским стихотворениям» не только не ослабели, а, наоборот, усилились. Было ясно, что материалы Сборника представляют исключительно важное значения для исследования вопросов о судьбах русского эпоса, об областных эпических традициях, об истории отдельных сюжетов. Все это настоятельно требовало нового, более совершенного в научном отношении издания «Сборника Кирши Данилова». Точная перепечатка в 1878 году издания К. Ф. Калайдовича не могла, конечно, удовлетворить требованиям науки. Дело усложнялось тем, что рукопись после 1818 года исчезла неизвестно куда; розыски не обнаружили ее среди бумаг членов кружка Румянцева. Счастливый случай помог обнаружить затерянную рукопись. Она была найдена в 1894 году Н. В. Чеховым в библиотеке кн. М. Р. Долгорукова, к которому попала в числе бумаг А. Ф. Малиновского[601].

В 1901 году появилось наиболее полное и научное издание Сборника, выполненное П. Н. Шеффером по поручению Публичной библиотеки. Это издание до сих пор является наиболее авторитетным. Здесь были опубликованы тексты, от печатания которых в свое время воздержался Калайдович. Шеффер заново прочел рукопись и с большой точностью воспроизвел ее; благодаря этому стало возможным научное изучение Сборника не только фольклористами, но и лингвистами[602]. В статье Шеффера были обобщены многолетние итоги изучения Сборника, в приложениях к книге он дал материалы по истории Сборника и его первых изданий.

Шестое по счету[603] издание Сборника, выполненное в научно-популярных целях, вышло в 1938 году[604].

Целый комплекс историко-фольклористических проблем возникает в связи со Сборником Кирши Данилова. Когда и где он был создан? Кто были инициаторы и исполнители большой и сложной (для XVIII века особенно) работы по собиранию материалов для Сборника? От кого были получены эти материалы? Являются ли песенные тексты подлинными фольклорными записями, произведенными «с голоса», или они записаны с пересказа? В какой мере легла на них печать последующего редакторского вмешательства? Наконец, каким задачам должно было ответить это собрание, задуманное и выполненное с широтой, поистине удивительной для XVIII века?

Эти вопросы в той или иной мере неизбежно оказывались в центре внимания всех, кто занимался «Древними русскими стихотворениями», вокруг них накопилась обширная литература, но и сегодня Сборник во многом продолжает оставаться загадкой. К сожалению, реальные факты, на которые могут опираться исследователи, весьма немногочисленны, чрезвычайно скупо документированы и в некоторых моментах сбивчивы. Отсюда обилие гипотез и догадок (а подчас и фантастических домыслов), разноречивых толкований и скептических выводов.

Прежде всего о рукописи. А. Ф. Якубович в своей «Записке» утверждал, что рукопись Сборника «не восходит старее 50-ти лет, считая до сего времени» (т. е. до 1816 года) и, следовательно, относится к середине 60-х годов XVIII века. Однако К. Ф. Калайдович счел возможным отодвинуть датировку ее еще на двадцать лет, т. е. к середине 40-х годов. Очевидно, и Якубович, и Калайдович опирались не на палеографический анализ рукописи, а на какие-то фактические свидетельства. Палеографические данные здесь противоречат утверждениям первых издателей Сборника: как установил П. Н. Шеффер, большая часть рукописи написана на бумаге 80-х годов[605].

Шеффер же высказал справедливое предположение, что дошедшая рукопись представляет собой не первоначальные (мы бы сейчас сказали — полевые) записи, но переписанную копию[606]. Е. Будде, основываясь на лингвистических наблюдениях, шел еще дальше, полагая, что мы имеем дело «не с первой копией оригинала, а, может быть, по крайней мере, со второй», причем сделанной уже «южновеликоруссами»[607] Известно, что Сборник переписан не одной рукой, над ним работало не меньше пяти писцов[608].

Можно предполагать, следовательно, что Сборник (или какие-то его части) был создан ранее 80-х годов. Точно известно во всяком случае, что отдельные тексты существовали уже в 60-е годы: в руках у П. А. Демидова находился список песни «Никите Романовичу дано село Преображенское», который он послал в 1768 году Ф. Миллеру (см. об этом ниже); оба текста полностью совпадают между собой. Однако нет особых оснований отодвигать создание Сборника к началу XVIII века. 40—60-е годы — вот наиболее вероятное время его рождения.

Вопрос об истории Сборника недавно вновь подвергся пересмотру в связи с обнаруженными в архиве листами рукописи, дублирующими часть Сборника[609]. Е. И. Дергачева-Скоп, основываясь на изучении бумажных знаков и палеографических данных, предлагает свою версию этапов работы над Сборником, а также высказывает соображения о текстологической истории некоторых песен. Идеи статьи Е. И. Дергачевой-Скоп требуют внимательной проверки[610], но вполне очевидно, что существующие в науке точки зрения по поводу истории рукописи должны рассматриваться лишь как более или менее приемлемые гипотезы.

Большинство исследователей сходится на том, что Сборник был создан в одном из юго-западных районов Сибири, примыкающих к Приуралью[611]. Материал Сборника несет на себе ясную печать сибирского происхождения. Соответствующие факты подобрал в свое время Шеффер: «Предположение, что тексты Сборника, — пишет он, — записаны или в Сибири, или в другой местности, но от певца, усвоившего их в Сибири, подтверждают... некоторые особенности этих текстов: в трех местах мы встречаем в сборнике характерную оговорку „по нашему, по сибирскому“; для некоторых песен указанием на то, что мы имеем в них дело с сибирскими вариантами, служат признаки местной окраски в подробностях; так, в песне „Агафонушка“ упоминаются „тюменьские бабы...“, в песне „Свиньи хрю, поросята хрю“, между прочим, читаем: „Когда Москва женилась, Казань понела, понизовные городы в приданыя взела Иркуцка, Якуцка, Енисейский городок“; только в Сибири, вероятно, могло удержаться в песне о покорении ее Ермаком такое обилие местных географических названий; наконец, нужно отметить, что в Сборнике находятся две песни о сибирских событиях, неизвестные... в других вариантах»[612]. Это — казачьи исторические песни «Поход селенгинским казакам» и «Во сибирской украине, во Даурской стороне», обе явно местного характера.

Шеффер же[613] и особенно Е. Будде[614], основываясь на диалектологических данных, извлеченных из рукописи, также приходят к выводу о сибирском происхождении песенных записей.

Современные исследователи устанавливают близость некоторых былин из Сборника Кирши Данилова к алтайской эпической традиции, хорошо зафиксированной в собрании С. И. Гуляева[615].

Я. Р. Кошелев предпринял попытку уточнить район бытования сибирских произведений Сборника и привел ряд аргументов в пользу Красноярского края[616]. Как бы ни были гипотетичны его выводы, необходимо, во всяком случае, считаться с его соображениями о значении Енисея в истории составления Сборника.

«Уральская теория» опиралась на присутствие в текстах Сборника уральских мотивов, а также на роль Демидовых в его создании. В последнее время дополнительные доводы в ее пользу собрал А. А. Горелов, внимательно и подчас заново прочитавший ряд песенных реалий[617]. Впрочем, А. А. Горелов не отрицает тесных связей Сборника с Сибирью и признает, что Кирша Данилов превосходно владел сибирской песенной и эпической традицией. Данные его анализа во всяком случае показывают, что крайне трудно без явных натяжек локализовать однозначно весь репертуар Сборника[618].

Скупые сведения о происхождении Сборника принадлежат Якубовичу. По его словам, «собирателем» «Древних русских стихотворений» «был известный по своей странной жизни П. Акинфиевич Демидов». Речь идет об известном урало-сибирском заводчике П. А. Демидове. Что ему принадлежал какое-то время Сборник, сомневаться не приходится: об этом, по-видимому, сообщил Ключареву Н. М. Хозиков, родственник Демидова, передавший директору московского почтамта рукопись в 1802 или в 1803 году. Но вопрос о роли Демидова в создании Сборника требует более тщательного рассмотрения. Уже Калайдович, пользовавшийся как основным источником «Запиской» Якубовича, не называет Демидова собирателем. Возможно, что в ходе бесед с Якубовичем Калайдович выяснил, что для таких утверждений нет никаких оснований. Поэтому в его предисловии мы читаем: «За открытие и сохранение сих старых памятников русской словесности мы обязаны покойному г. действительному статскому советнику Прокофию Акинфиевичу Демидову, для коего они... были списаны»[619]. Ясно, что перед нами полученное от Якубовича, но существенно уточненное утверждение. Одно место в приведенных словах Калайдовича представляется неясным: что означает «списаны»? Значит ли это, что для Демидова производилась запись песен, и, таким образом, его инициативе обязан Сборник своим появлением, или что по его просьбе для него была снята копия с существовавшего уже собрания? Если считать, что Калайдович лишь уточнил утверждение Якубовича, назвавшего Демидова собирателем, то можно предположить скорее первое, а именно — что те устные сведения, которые вместе с рукописью дошли до начала XIX века, отводили Демидову роль главного инициатора в создании Сборника. Уже в середине XIX столетия С. Шевыревым был обнаружен документ, который добавлял в пользу Демидова новые аргументы. Речь идет о письме Демидова известному историку XVIII века Ф. Миллеру[620]. Очевидно, Миллер во время своих путешествий по Сибири и Уралу посетил Демидова и в беседах с ним обнаружил интерес к сибирским фольклорным материалам. Как известно, Миллер был одним из первых у нас ученых, включивших народную поэзию в число исторических источников. По-видимому, отвечая на расспросы Миллера, Демидов выслал в 1768 году текст исторической песни об Иване Грозном, совершенно тожественный тому, который читается в Сборнике. К сожалению, письмо Демидова мало разъясняет дело. Отметим, что в письме говорится об одной песне, никаких упоминаний о других песнях, как и о Сборнике в целом, здесь нет. Ясно, что в этот момент Сборника в руках Демидова не было, а может быть, он и не знал еще о его существовании. Выражение Демидова, что он «достал» песню «от сибирских людей», как будто означает, что песня была скорее переписана для него с уже существовавшего оригинала, чем записана наново[621]. Некоторые исследователи, имея в виду письмо к Миллеру, решительно склонялись к тому, чтобы признать за Демидовым решающую роль в создании Сборника, а песню, посланную Миллеру, считать зародышем всего собрания[622]. Так, по мнению А. М. Лободы, «Демидов начал собирать песни не по собственному почину, а „по приказанию“, т. е. по поручению, просьбе Миллера. Последний, познакомясь с русскими былевыми и историческими песнями... или хотя бы даже с одной песнью о Никите Романовиче, легко мог просить или просто заинтересовать Демидова к дальнейшему собиранию подобных песен, сообщив при этом краткую инструкцию для собирания их. Вот где, может быть, следует искать разгадки уменья и даже некоторого научного плана собирателя»[623].

Таким образом, речь идет не просто о личной инициативе Демидова. Появление «Древних русских стихотворений» связывается с началом и развитием тех научных интересов к народной поэзии, одним из проявлений которых была деятельность Ф. Миллера. Вся эта концепция представляется увлекательной, но она, увы, зиждется на очень зыбких доказательствах и, самое главное, не подтверждается анализом самого Сборника. Трудно представить себе, что такое собрание песен, как «Древние русские стихотворения», было сделано по заказу привилегированного лица, да еще по научной инструкции. На всем Сборнике лежит печать яркого демократизма. В нем нет ни следа какого бы то ни было отбора материала, цензурной его обработки, «приглаживания», которые были бы неизбежны, если бы он делался по заказу.

Составитель Сборника вдохновлялся совсем иными целями, он записывал былины, исторические песни и другие материалы не для Демидова или Миллера, а для народного чтения. Демидов мог заинтересоваться Сборником, о существовании которого ему было сообщено; он мог приобрести рукопись или для него могли снять копию, которую он сохранил. Но этим, надо думать, и ограничилась роль Демидова в создании Сборника.

Разумеется, «Древние русские стихотворения» не были случайным явлением. Создание Сборника находится в самой непосредственной связи с тем повышенным интересом к фольклору, какой наблюдается в различных кругах русского общества XVIII века и особенно в кругах демократических. Этот интерес находил выражение прежде всего в создании многочисленных рукописных (а позднее и печатных) песенных сборников. Характерно, что большинство этих сборников, дошедших до нас, не содержит былин и исторических песен, а состоит преимущественно из народных лирических песен и романсов. Такой состав сборников объясняется скорее всего принадлежностью их городской демократической среде: здесь, разумеется, уже и в XVIII веке эпос был неизвестен в живой традиции. Все эти сборники создавались и обращались как песенники — таково было их основное и, пожалуй, единственное назначение. «Древние русские стихотворения» в известной мере также предназначались для пения — об этом свидетельствуют ноты, помещенные при каждом тексте. Но именно только «в известной мере», и поэтому связи «Сборника Кирши Данилова» с традициями рукописных песенников XVIII века не столь уж велики. Зато можно определенно говорить о своеобразных связях с другими традициями, более давними и сложными. Речь идет о записях русских былин и исторических песен, которые начинают появляться в России уже с XVII века.