У составителя были гораздо более серьезные и важные цели. Он создал книгу, которая могла бы служить (и служила, вероятно) и песенником, и прежде всего материалом для массового чтения — занимательного, историко-познавательного, развлекательного.

«Сборник Кирши Данилова» правильнее всего можно определить как своеобразную народную книгу, рассчитанную на самого широкого, массового читателя XVIII века. У этой книги есть свой план; правда, он не выдержан до конца, отдельные его моменты лишь смутно угадываются. Неслучайно, конечно, Сборник открывается великолепной, эпически размашистой запевкой:

Эти строки могли бы служить эпиграфом ко всей книге. Их большой идейно-художественный смысл по-настоящему понял В. Г. Белинский, который не раз в своих статьях по различным поводам приводил их как яркую поэтическую иллюстрацию к характеристике национальных качеств русского народа[645]. Сборник — и тоже, может быть, неслучайно — завершался песней о Разине, от которой, к сожалению, в рукописи сохранилось только начало.

Отдельные жанры в книге не обособляются. Но заметно, что былины все сосредоточены в нескольких местах; они лишь перебиваются другими песенными текстами. Лучшие, наиболее яркие былины почти все собраны в начале книги, они задают в ней тон наряду со старшими историческими песнями. Последние также тяготеют к нескольким группам, особенно это относится к песням военно-героического содержания. Наконец, и песни сатирические и шуточные собраны главным образом в конце Сборника. Далекая эпическая героика — недавняя история — современность, преломленная сквозь сатиру и юмор, подчас горький («Ох! В горе жить — не кручинну быть»), — такова последовательность материала Сборника, которая хотя и не соблюдена точно и строго, но явственно прослеживается при внимательном анализе.

Кто же был создателем этой замечательной книги?

По давней традиции «Древние русские стихотворения» прочно связываются с именем Кирши Данилова. Но личность его и по сей день остается загадкой. В издании 1804 года его имя не упоминалось. Оно появилось впервые в издании 1818 года — на титульном листе книги и в «Предисловии» Калайдовича, который писал: «Сочинитель или, вернее, собиратель древних стихотворений... был некто Кирша (без сомнения, по малороссийскому выговору Кирилл, так как Павша — Павел) Данилов, вероятно казак, ибо он нередко воспевает подвиги сего храброго войска с особенным восторгом. Имя его было поставлено на первом, теперь уже потерянном листе Древних стихотворений». Калайдович при этом прямо ссылается на свидетельство Якубовича. Последний в своей «Записке» сообщал следующее: «Сочинителем древних стихотворений, как видно из начала рукописи, был некто Кирша (вероятно, Кирилл, так как Павша — Павел) Данилов, может быть казак...». Ясно, что сам Калайдович первого листа Сборника уже не видел. Что касается именования Кирши казаком, то эти предположения первых издателей Сборника (как и относительно украинского происхождения имени Кирши и относительно времени его жизни) можно оставить без внимания. Ясно, что Якубович не выдумал этого имени, что оно действительно стояло на первом листе рукописи. Неясно, однако, в каком качестве оно было здесь указано. Были ли на этом листе какие-нибудь дополнительные данные, позволявшие издателю 1804 года считать Киршу «сочинителем», а издателю 1818 года — «вернее, собирателем» «Древних русских стихотворений», мы не знаем. Но, имея в виду, что Калайдович, судя по некоторым фактам, брал у Якубовича сведения в дополнение и в объяснение к тем, которые были даны в «Записке», надо думать, что у издателя 1818 года имелись какие-то веские основания поставить имя Кирши Данилова в заглавии книги. Сказанным ограничивается, по существу, фактическая база для изучения вопроса. Один только дополнительный факт извлек сам Калайдович из Сборника. По его мнению, то же имя встречается в песне «Да не жаль добра молодца битого — жаль похмельного» («где он сам себя именует Кириллом Даниловичем»)[646].

Никакими документальными данными о Кирше мы не располагаем[647]. Естественно, что в литературе неоднократно раздавались скептические голоса, предлагавшие пренебречь указанием Якубовича. Пожалуй, громче всех в свое время звучал голос И. П. Сахарова, который вообще всячески стремился скомпрометировать Сборник. Дело было, конечно, не в имени. С именем Кирши Данилова в русскую литературу вошел — пусть без достаточных фактических оснований вследствие не вполне ясного представления о природе народных песен Сборника — образ мужицкого поэта. У многих этот образ вызывал явные симпатии. Но он претил консервативным критикам именно как носитель «простонародного искусства». Знаменитое сопоставление Пушкина — автора «Руслана и Людмилы» — с Киршей, представленным мужиком, вваливающимся в дворянскую гостиную в армяке и лаптях, с зычным голосом, сопоставление, сделанное А. Г. Глаголевым, в этом отношении достаточно показательно[648].

Проблема Кирши Данилова не свелась, однако, к вопросу о том, существовало или нет это лицо в действительности. Уже Калайдович поставил вопрос о том, кто же такой Кирша — сочинитель или собиратель? И хотя научный уровень представлений о народном творчестве в те годы был еще невысок, Калайдович дал ответ, который в дальнейшем многими поддерживался и развивался. Убежденный в том, что большинство «древних русских стихотворений» действительно древние, Калайдович считал, что Кирша Данилов их усвоил и более или менее переработал. О небольшой части песен Калайдович прямо отзывался как о созданных самим Киршей. Наконец, издатель 1818 года был убежден, что и запись всех песен принадлежит Кирше. Таким образом, для Калайдовича в лице Кирши Данилова совмещались народный сказитель, поэт и собиратель.

Эти же мысли, но в более четкой форме выразил Белинский: «Разумеется, смешно и нелепо было бы почитать Киршу Данилова сочинителем древних стихотворений... Все эти стихотворения неоспоримо древние. Начались они, вероятно, во времена татарщины, если не раньше... Потом каждый век и каждый певун или сказочник изменял их по-своему, то убавляя, то прибавляя стихи, то переиначивая старые. Но сильнейшему изменению они подверглись, вероятно, во времена единодержавия в России. И потому отнюдь неудивительно, что удалой казак Кирша Данилов, гуляка праздный, не оставил их совершенно в том виде, как услышал от других. И он имел на это полное право: он был поэт в душе... Некоторые из них могут принадлежать и самому ему, как выше выписанная нами песня «А и не жаль мне-ко битого, грабленого»... В следующей песне, отличающейся глубоким и размашистым чувством тоски и грустной иронии (имеется в виду песня о Горе. — Б. П.), Кирша является истинным поэтом русским, какой только возможен был на Руси до века Екатерины...»[649].

Почти ничего не зная о Кирше Данилове и питая слабые надежды узнать что-нибудь в дальнейшем, мы должны оставить за Сборником его имя. С ним эта книга прочно вошла в историю русской и мировой фольклористики. Но если уж оставлять имя Кирши Данилова, то, конечно, как собирателя и создателя Сборника. Характер Сборника, его состав дают возможность представить и его облик. Кирша Данилов принадлежал к демократической среде, он был одним из тех замечательных деятелей народной культуры XVIII века, о которых мы, к сожалению, знаем очень мало. Ему русская культура обязана сохранением выдающихся памятников народного творчества.

Почти за два столетия, прошедших со дня первого издания «Сборника Кирши Данилова», русская наука обогатилась огромным количеством собраний подлинных записей народных песен. Она располагает теперь множеством первоклассных публикаций былин, исторических и лирических песен; многие сюжеты известны в десятках вариантов. Благодаря усилиям нескольких поколений исследователей стали достоянием русской культуры эпические богатства, сохраненные на Севере.

Теперь «Древние русские стихотворения» не стоят уже в одиночестве, как в первой половине XIX века, — они занимают свое определенное место в ряду классических собраний русской народной поэзии. Их место рядом с «Песнями, собранными П. В. Киреевским», «Песнями, собранными П. Н. Рыбниковым», «Онежскими былинами» А. Ф. Гильфердинга, южносибирским собранием С. И. Гуляева и другими памятниками русской фольклористики. Но тот факт, что «Сборник Кирши Данилова» не является ныне ни единственным, ни самым крупным собранием былин и песен, не снижает его большой литературной и научной ценности. Как раз наоборот, — наличие рядом с ним других крупных собраний позволяет по-настоящему оценить все значение материалов, в нем находящихся.

Прежде всего о былинах. «Сборник Кирши Данилова» был в свое время подлинным открытием русского эпоса. С тех пор наши представления о сюжетном составе былин и об их идейно-художественных качествах чрезвычайно расширились. Однако теперь ясно, что в «Древних русских стихотворениях» были в свое время собраны почти все основные былинные сюжеты (здесь нет былин о Святогоре, Вольге и Микуле, об Илье Муромце и Идолище и некоторых других), что дает возможность изучения эпической традиции в XVIII веке. К тому же здесь есть сюжеты, либо вовсе не зафиксированные другими собирателями («Суровец», «Саул Леванидович»), либо представленные в единичных записях («Волх Всеславьевич»). Исследования показали, что «Сборник Кирши Данилова хотя и является самым старшим в русской фольклористике по времени записи былин, однако не всегда содержит наиболее древние версии отдельных сюжетов. Доказано, что в ряде случаев тексты, записанные в конце XIX—XX веке, архаичнее по своему характеру, чем тексты в записи XVIII столетия. Но, с другой стороны, «Сборник Кирши Данилова» включает и весьма архаичные версии, в которых сохранились древние эпические мотивы, утерянные сказителями других районов. Таковы, в частности, былины о Волхе, о Дюке Степановиче, Потоке Михайле Ивановиче, Ставре Годиновиче. Некоторые из записей Кирши справедливо признаются одними из лучших среди известных вариантов. Неслучайно они, как правило, помещаются в антологиях русского эпоса. Сюда относятся былины о Буслаеве, об Иване Годиновиче, Иване Гостином сыне, Волхе Всеславьевиче.

Если не все тексты былин из «Сборника Кирши Данилова» являются столь же совершенными в целом, как перечисленные, то во многих из них можно найти немало интересных и высокохудожественных частностей, которые прекрасно иллюстрируют силу и поэтичность русского эпоса.

Так, среди многочисленных вариантов былин о Калине-царе текст Кирши Данилова выделяется потрясающей по яркости и эмоциональности изображения картиной татарского нашествия:

Собирателю удалось запечатлеть в записях те основные особенности эпического стиля, которые характеризовали былинную традицию XVIII века, и, по-видимому, не только в Западной Сибири. Былинные тексты в Сборнике в гораздо меньшей степени связаны теми условностями, какие характерны для северорусской эпической традиции. В них меньше проявляется ретардация: повествование идет свободнее, динамичнее; характерные образцы в этом отношении дают эпизоды драки в Новгороде («Василий Буслаев») или ряд эпизодов из былины «Три года Добрынюшка стольничал». Заметно, что сказители, ценя конкретность описаний, в то же время не увлекаются детализацией. Одно из немногих детальных описаний — снаряжения Дюка — полностью оправдано художественным замыслом былины; его можно смело причислить к образцам поэтической изобразительности русского эпоса.

Свойственные эпосу троекратные повторения применяются в текстах Сборника, как правило, с тактом и к месту. К тому же они почти никогда не повторяются буквально, но всегда более или менее варьируются, что придает им особую выразительность (сравните, например, рассказ о метании жребиев в былине «Садков корабль стал на море»).

В композиционном отношении былинные тексты Сборника не являются равноценными. Здесь есть песни с исключительно выдержанной композицией, в которых целое и отдельные части гармонически объединены одной художественной идеей и в которых каждый поворот сюжета хорошо мотивирован («Василий Буслаев», «Ставер Годинович»). Но есть и песни с неудачными и неоправданными контаминациями («Соловей Будимирович», «Алеша Попович»), с явными пропусками и немотивированными эпизодами. Композиционные слабости характеризуют уровень мастерства отдельных певцов, представленных в Сборнике (если они не являются результатом неудачной редакторской обработки текстов), но не относятся к состоянию эпической традиции в целом. Изучение сюжетов и композиционных особенностей былинных записей Сборника позволяет как раз сделать вывод, что традиция эта в Западной Сибири в середине XVIII века находилась в полном расцвете. Об этом говорят и примеры великолепной художественной разработки образов. Характеристики богатырей отличаются последовательностью и выдержанностью. Среди них надо выделить образ Васьки Буслаева — замечательный пример глубокой психологической характеристики средствами эпической поэтики. Буслаев в двух былинах Сборника предстает как сложный и богатый характер. Показательно, что Белинский, опираясь исключительно на материалы Кирши Данилова, дал известное истолкование Буслаева как социального типа.

В былинных текстах Сборника неоднократно встречаются прекрасно разработанные эпизоды и картины. Мы найдем здесь и подлинно трагические описания (смерть жены Дуная и самоубийство Дуная), и сцены, в которых историческая конкретность описаний сочетается с напряженным драматизмом (таков рассказ о приходе татарского посла в Киев в былине «Калин-царь»).

Здесь есть эпически величавые картины (образ корабля Соловья Будимировича) — и рядом с этим описания, полные острого юмора (бегство незадачливого любовника — Змея Горыныча из дому Маринки; ссора Блудовой жены и Чесовой жены).