И, конечно, все это закончилось бы нашей смертью.
— Макси! Макси! Что это?!
Кто-то тянул меня за рукав, кажется, Леви. Я вскинул пистолет и увидел Калева. Он был, как все здесь, мертвый и стремившийся меня убить. Вот твои глаза, Калев, вот твои руки, Калев, вот твое лицо, Калев, и все это мертво. Если уж стрелять в кого-то, то, наверное, в Калева. Мы ведь знакомы. Если не можешь выбрать, стреляй в того, кого знаешь. Или нет, в нациста, выбери нациста и стреляй в него, Макси, ты же еврей.
В отсвете старых кинохроник все эти люди были совершенно лунноглазыми. В их радужках не было никакой желтизны. Они не были богом, не в этот момент. Но они все равно могли нас убить.
В отсвете кинохроник, в этом серебряном отсвете. На экране самолеты одаривали бомбами Камбоджу или Северный Вьетнам. Может, стрелять во вьетконговца?
Ведь все на свете — просто зрители, так, Макси?
И тут все стало казаться мне очень простым. Я вскинул пистолет и выстрелил в проектор позади зрительских мест. Отдача заставила меня пошатнуться, но я попал, услышал звон и треск, свет тут же погас. В темноте должно было стать еще страшнее, но не стало. Они исчезли, потому что были лишь воспроизведением, бесконечным воспроизведением человеческих страданий. Вот в чем суть, Макси, все это иллюзия, все эти люди умерли, и теперь их нет, а подземные звезды только и могут, что тревожить их покой. Никакого движения в темноте.
Нужна одна единственная пуля, Макси, и она — не для человеческого существа.
— Какой я, блин, классный. Вы видели? Вы это видели? Чуть не кончил.
Жизнь свою в страданиях.
Я поправил очки и протянул пистолет Лие.
Подкаст: Всего лишь история
Распахнув дверь, я понял, что в мире еще существует свет, и воздух, и все те вещи, с которыми я уже попрощался. Это было здорово. Мы с Саулом помогали Леви идти, я то и дело останавливался, чтобы вдохнуть поглубже, а Саул утирал нос рукавом куртки. Капли его крови, тем не менее, то и дело падали на мраморный пол. На фоне этой классической архитектуры все смотрелось красиво, даже капли крови превращались в гранатовые зернышки. И в самой идее испачкать такое безупречное пространство кровью, чем-то личным и грязным, присутствовало что-то сексуальное, это еще называют современным искусством.
— Как вы меня нашли? — спросил я.
Эли сказал:
— Ты будешь смеяться, Макси. Я увидел Калева. Он нас привел.
И тут я, конечно, начал смеяться.
— Нет, — говорил я сквозь смех. — На самом деле я угораю далеко не по той причине, которая пришла тебе в голову.
Но мне нужно было отсмеяться прежде, чем говорить. И отсмеяться прежде, чем испугаться. Значит, стремный желтоглазый бог хотел, чтобы они пришли? Значит, так он устроил все с самого начала? Или, может быть, что-то пошло не по его плану? Столько дурацких вопросов, которые все равно останутся без ответа.
В таком случае нечего их задавать.