Я вытянул Леви из пустоты, из места, где он пребывал совсем один, потому что я думал о нем, потому что он мой долбаный лучший друг навсегда. Мистер Гласс долбаный отец Леви навсегда. И если кто-то может вернуть его, так это сын, ради которого он совершил все это. Я рванулся к Леви, встал на колени перед ним, принялся трясти.

— Леви, Леви, ты мне так нужен, как никогда!

Твои друзья очень злы и совершенно беззащитны, Леви.

— Просыпайся, просыпайся, пожалуйста.

Я хотел ударить его, но понял, что не могу, прижал руку к его щеке, почувствовал жар.

— Ты здесь, я знаю, и сейчас нужно, чтобы ты посмотрел на меня. Очень нужно.

Леви оставался безответен.

— Твоя мама, — сказал я. — Иногда дает мне пощечины, когда я вырубаюсь во время секса с ней. Хочешь все-таки ударю тебя? Мне помогает.

Никакого эффекта. Ну, стоило попробовать.

— Ты мой долбаный лучший друг навсегда, — сказал я. — И я буду рядом. Помнишь я обещал, что никогда тебя не оставлю? А ты будешь рядом со мной тоже?

То ли времени прошло достаточно, то ли сентиментальность действительно была лучшим оружием против злого бога, но Леви открыл глаза. Такой хорошо знакомый, такой бессмысленный, такой темный взгляд.

— Леви! Некогда объяснять! Ты любишь своего отца?

— Что?

Тут я выругался, и это не поспособствовало пониманию между нами.

— Макси, что происходит, где мы?

Тут он, конечно, погрузился в весь хаос реальной жизни. Он увидел своего отца, увидел вцепившегося в него Саула, и Лию, метнувшуюся к пистолету.

— Папа! — крикнул Леви. И я понял, что победил. Столько в этом голосе было смертного отчаяния, столько печали и страха.

Мистер Гласс остановился, и Леви увидел, что глаза у него чужие и желтые.

— Папа, пожалуйста!

Надо же, подумал я, можно было и не изощряться особенно.