15-е. Итак, уже почти 11 месяцев войны, а конца — не видно. Все же обстановка напоминает 18-й год накануне удара немцев на Амьен. Возьмут ли они его на этот раз или снова провалятся? Очевидно, лето решит исход войны. Я не верю в успех немцев. Думаю, что они должны надорваться.
Но как отвратительна война и как она все жиреет от человеческой глупости. Кто убьет ее? На незначительном уровне культуры войну рождает господство в человеке хищных первобытных инстинктов, и появляется Чингисхан. На высоком уровне — ее рождает высокая техника, позволяющая истреблять людей без хлопот, несущая смерть в таблетках, и появляется Гитлер. И она становится еще ужаснее. Выход, очевидно, лишь один — единая земля под единой властью. Но когда это будет и чего будет стоить. Гитлер был близок к этому в июле, но он глупо просчитался.
17-е. Керчь, вероятно, уже взята. Эренбург вечером говорил по радио о легких успехах немцев, которые ничего не говорят. А ведь там, говорили, были три наших армии, т.е. несколько сот тысяч человек. Слышал теорию, что Сталин выдвинул идею взять немцев “на себя”. Они очень укреплены, надо их вытянуть вперед и разбить! Все же жду Второго фронта: мы достаточно ослабли, чтобы англичане могли бы нас бояться, а Гитлер грозит взять Баку, который, судя по письмам оттуда, он уже бомбит. Говорят, что немцы взяли обратно Торопец. У нас тихо, но говорят, что немцы летят каждый день, но перехватываются по дороге. Стоят чудесные дни, и все кажется спокойным и мирным. Поездка в Ясную Поляну отложена до следующей субботы.
Но все же летняя кампания началась иначе, чем в прошлом году: под Харьковом мы наступаем. Следовательно, соотношение сил изменилось в нашу пользу. Как ни рассчитывай, немцы стали слабее с 22 июня, а мы сильнее. Следовательно, шансов у них еще меньше. Конечно, много значит Турция.
22-е. В среду был в Институте Горького (довезли на пикапе). Там — заседание с П.И. Лебедевым-Полянским, который, очевидно, будет директором Института Горького. Пономарев отчислен. Наша работа “Литература и война” включена в правительственный план.
Оттуда с большим трудом дошел до Союза писателей. Там И. Уткин рассказывал о жизни писателей в Ташкенте. Очень ругал их, в частности К. Чуковского, не сумевшего скрыть идеи о возможности переориентации на случай победы немцев, голодного, стремящегося избежать призыва Луговского и пр. Он привел интересный эпизод из жизни бойни в Чикаго. Когда пускают на убой стадо баранов, идущих гуськом, то первого барана не убивают и он идет дальше (если его убить, стадо не двинется с места), тогда уже все спокойно идут и их убивают. Такого барана зовут баран-провокатор. Уткин говорил, что писатель, если он зовет воевать, должен быть на войне сам, иначе он станет в роль этого первого барана. Он имеет на это право: рука его (правая) сильно испорчена, должно быть, на ней нет пальцев (он играл на скрипке), и сильно контужена голова. Но вообще-то это неверно, так как интеллигенцию надо сохранить во что бы то ни стало, иначе мы станем чем-то вроде страны слепых Г. Уэллса… К чему и так приблизились еще до войны. На фронте, очевидно, отдана Керчь, под Харьковом упорные бои, говорят — там решается характер летней кампании, идет борьба за инициативу, перемалываются резервы, которые обе стороны непрерывно вводят в бой.
Я завтра еду с делегацией в Ясную Поляну. Соня очень не хочет, чтобы я ехал, так как тут, конечно, есть элемент опасности, хотя и небольшой. Но — пусть простит мне она, если будет читать эти строки после моей безвременной кончины. Я устал жить жизнью каплуна. В моем масштабе это все же какой-то риск, какое-то участие в доле бед (хотя, конечно, минимальное). Кроме того, это, вероятно, единственная возможность побывать там, где шли бои.
23-е. В 1 ч. дня выезжаю в Ясную Поляну.
Июнь
26/V—3/VI. Вчера приехал к семи часам вечера. Очень доволен поездкой. Выехали в 4 часа в автобусе, в котором были Белкин, Куприянов, Бородин, В.Ш. Тишков, Н.Н. Гусев, корр. ТАСС Марголин, с которым я и Бородин вместе учились в Брюсовском институте. До Тулы нет почти следов боев. Сильно пострадал в отношении окон Серпухов. Кое-где по сторонам шоссе разрушены домики в деревнях, много баррикад на улицах городов, укреплений в полях. Сделали привал в лесу, стреляли в цель. В Тулу приехали в 11 часов вечера в обком. Там уже были Ярославский, Митин, Юдин, Лебедев-Полянский, Цыцин.
Заседали у Жаворонкова, секретаря обкома. Он произвел на меня хорошее впечатление. Вероятно, он далеко и быстро пойдет. Очень умный, насквозь знающий свое хозяйство, волевой человек и вполне приличный руководитель. Всех повели питаться весьма роскошно. Обком не испытывает продовольственных трудностей, это несомненно. Я опоздал и ужинал вдвоем с академиком Митиным, который ужасно сопит и чавкает, когда ест. Наутро ездили смотреть места боев. По словам Жаворонкова, под Тулой легло до 25 тысяч немцев, до сих пор в области не подобрано около 250 немецких танков. Видели место, где немцы ночью в рост пошли в атаку, но были взяты в лучи прожекторов и расстреляны.
Дорога к Ясной Поляне уже иная: разбитые дома, пробоины от снарядов в стенах и крышах, сожженная деревня с печными трубами, окруженными четырехугольниками пожарищ, разрушенный завод на Косой горе. Над нами все время гудели самолеты. Вечером по радио передали, что в Ясной Поляне будет открытие музея. Это очень рассердило Жаворонкова, сказавшего, что немцы все слушают и что они могут устроить налет. При нас он отдал приказ поднять в 11 часов полк истребителей, которые летали все время. Немцы не показались. К счастью, немецкому командиру не пришло в голову послать самолет часам к десяти. Иначе негде было бы делать митинг.
В Ясной Поляне было внушительно: с утра собралось очень много людей. Их было около двух тысяч. Они были торжественно настроены. Эстрада была устроена на террасе дома Л. Толстого. Зрители простояли вокруг около двух часов, и почти никто не ушел. Чувствовался подъем, и вообще это было красиво: в 150 километрах от фронта был восстановлен дом Л. Толстого и устроено торжество. Зашел к Тепловой. У нее стояло 6 немцев. Ясной Поляне повезло — в ней стояли санитарные части, которые не столь суровы, как фронтовики. А немцы были строги и надменны, брали все, что хотели. Один немец уверял, что он коммунист, и помогал ей, другой растрогался, увидев двух ее детей, показал снимок своих четырех, играл с ее девочкой и тоже помогал. Дома в Ясной Поляне восстановлены и сияют белизной. Уже работает агроном, восстанавливающий хозяйство: фруктовый сад и пр. Потом был “банкет” в Ясной Поляне, обед в обкоме, убедивший нас еще раз, что Тула процветает. Наутро мы выехали, получив еще снеди на дорогу. Тепловы послали со мной в подарок корзину картошки для посева. Там довольно легко получить в обмен на разные вещи — продукты. Дорога прошла хорошо. Стреляли в цель, потеряли Лебедева-Полянского и боялись, что застрелили его во время стрельбы. Оказалось, что он ушел вперед. По шоссе все время идут люди с мешками с продуктами и просят их подвезти. Показывают шоферу руками форму бутылки и пальцами число бутылок.
21-е. Чувствую себя скверно. Доктор говорит — малокровие мозга. Ничего не хочется делать. Арестовали коменданта нашего дома и истопника за воровство в пустых квартирах. Между прочим — Большеменников, бежавший с деньгами в октябре, как-то вывернулся и отделался строгим выговором. Слышал, что на Украине Аркадий Любченко стал главарем профашистской агитации. На харьковском направлении, говорят, попали в окружение Джек Алтаузен, М. Розенфельд, А. Десняк.
Наши газеты совсем перестали возвещать о нашем наступлении. Очевидно, история под Харьковом нас расхолодила.
Интересно, что несмотря на относительно терпимое питание я замечаю, что в глубине души всегда немного хочу есть.
Наш бюджет питания таков: один обед в союзе для меня и один (с отрыванием талонов) Лютику, но Лютиков в этот месяц — последний, обеды настолько тощие, что есть смысл реализовать карточку в магазине. Мой же обед я заменил сухим пайком, который дают писателям, живущим за городом: это немного чая, сахара, соли, полкило икры, кг мяса, сколько-то масла и сметаны и 3 кг хлеба на две недели. Выяснилась любопытная деталь: обед, выдаваемый согласно этой норме в столовой Союза, содержит значительно меньше того, что по ней полагается. Остаток, очевидно, идет на питание тех писателей, которые приезжают в Москву в середине месяца, на таинственные свертки, которые уносят избранные из столовой, и на улучшение той “литерной” столовой, которая помещается наверху и где питают “небожителей” (“божителей”, как острит Арго, питают внизу). Там питание очень хорошее и изысканное. На него составлен особый список именитых писателей, членов президиума и т.п., больных и тех, кто нравится Фадееву. Я не вхожу в эти категории и поэтому подозреваю эту столовую в том, что она ест мою норму. Если бы принадлежал, вероятно, отвергал бы эти подозрения!.. Правда, для этого списка наркомторг действительно, по словам Еголина, дает какое-то дополнительное снабжение.
Июль
10-е. Жаркие дни. Немцы у Воронежа. Москвичи в расстройстве. Но я не вижу даже при их <немцев> предельном успехе — победы для них. Они слишком спешат, и призрак Амьена идет за ними. Англичане ничего не делают. Мне нравится эта самоуверенность. И мысль о том, что где-то люди умирают и из жизни человек за человеком уходят быстрее, чем я успею выписать букву на этой страничке, — стала настолько привычной, что уже не рвет за сердце, может быть, потому, что и я внутренне готов к этому.
Мехлиса сделали корпусным комиссаром за провал Керчи, а начальником ПУР РККА сделан Щербаков. Я уверен, что он был бы у меня денщиком! …Странный подбор людей, и потом, если снимать Мехлиса за Керчь, то кого же снимать за Украину, Белоруссию и т.п.