Книги

Дневник военных лет

22
18
20
22
24
26
28
30
Леонид Иванович Тимофеев Дневник военных лет ru Леонид Иванович Тимофеев calibre 6.5.0, FictionBook Editor Release 2.6.7 4.1.2023 07db74be-7833-413c-b028-66178efae509 1.0 2005

Леонид ТИМОФЕЕВ

ДНЕВНИК ВОЕННЫХ ЛЕТ

Публикация и примечания О.Л. Тимофеевой

Леонид Иванович Тимофеев (1904—1984) — ученый-филолог, известный литературовед, автор многих книг по истории и теории литературы, профессор, чьи лекции и неформальное общение со студентами и аспирантами еще и сейчас помнят его ученики. Его книги по теории литературы: “Стих и проза”, “Теория стиха”, “Теория литературы”, “Проблемы стиховедения” и другие, написанные еще в 30-е годы, неоднократно издавались и в нашей стране, и за рубежом. Л. Тимофеев еще до Великой Отечественной войны был широко известен как педагог высшей школы, преподавал в Институте красной профессуры, в Литературном институте им. А.М. Горького, в ИФЛИ (Институт философии и литературы), сотрудник Института мировой литературы им. А.М. Горького. Еще перед войной он был членом редколлегий ряда журналов (“Знамя”, “Литература в школе”, “Литературная учеба”), одним из редакторов “Литературной энциклопедии”, вышедшей в 30-е годы, членом редколлегии “Краткой литературной энциклопедии”, “Литературного наследства”.

В годы Великой Отечественной войны он вел дневник, где записывал все, что слышал и узнавал о потрясавшей страну войне, о том, как она отражалась в его жизни, свои мысли, в том числе и о соотнесенности происходившего с судьбой России, с мировым историческим процессом. Дневник рассказывает и о судьбах отдельных людей — друзей, учеников, близких знакомых.

Л.И. Тимофеев не был участником войны из-за своей инвалидности — с самого рождения он страдал параличом обеих ног. В дневнике ощутима горечь автора, вызванная несправедливостью судьбы, не давшей ему возможности непосредственно участвовать в войне. С тем большей страстью он посвящает его страницы анализу событий. Нельзя не признать достоинствами дневника его искренность и откровенность. Но очевидно и то, что далеко не все из тех, кто с ним познакомится, согласятся с идеями и суждениями Л.И. Тимофеева, для многих в чем-то и неожиданными, и шокирующими.

Подчиняясь требованиям осторожности, в те годы совершенно необходимой, дневниковые записи сохранялись втайне. О них знали, может быть, только жена и сын, еще ребенок. А после войны эти тетради были спрятаны в глубине старинного кожаного кресла и лежали там долгие годы. Мне довелось их прочесть лишь после смерти отца.

Здесь публикуются записи первого полугодия войны. Сохранены орфография и пунктуация автора.

В Примечаниях приведены в алфавитном порядке сведения о некоторых из упомянутых в дневнике родных, близких и коллег Л.И. Тимофеева, государственных и военных деятелях того времени.

О. Тимофеева

1941 год

Пушкино, 25 июня 1941 года

Началась война Германии и СССР, так как, очевидно, эта война — начало больших исторических перемен, решил записывать в эту тетрадь основные факты и мысли. Может быть, когда-нибудь, это отражение истории в скромной капле моей жизни кому-нибудь и пригодится.

22 утром, во время передач последних известий, сказали, что в 12 будут работать все станции Союза и передадут выступление В.М. Молотова. Стало ясно, что началась война. В 12.15 Молотов об этом и сказал. В 4 часа утра немцы перешли границу и бомбили Киев, Севастополь и другие города. Любопытно, что как раз в эти дни войны не ждали. С 18 по 19 я был в Минске, встретил своего ученика, который там теперь докладчик от Горкома партии по международным вопросам. Он уверял меня, что сейчас война не предвидится, будто бы недавно Лозовский на закрытом секретном собрании заявил, что в ближайшие 4 года войны не будет. Правда, удивляет, что в Минске и кругом так много войск, но он это объяснял предосторожностью. Я хотел задержаться в Минске, но 20-го надо было быть в Москве, и я уехал вечером 19-го. Случись не так, и я сидел бы в Минске! Вообще наша семья могла оказаться раскиданной по всем концам страны, Лютика мы отправили в детский лагерь км 25 от Москвы, я уехал в Минск, а Соня должна была уехать к матери на север в Яренск 21-го вечером, но Лютик вдруг сбежал из лагеря и явился домой, Соня решила задержаться и поехать через несколько дней, и таким образом мы все вместе. Учитывая вероятность бомбардировок Москвы, я решил жить в Пушкино, на даче, что и сделал. Мы все здесь впятером собрались: я, Соня, Зина и дети. Шофер мой, Поляков, мобилизован. Машина без движения стоит в гараже. Теперь будем ждать событий. Война, по-моему, встречена хорошо: серьезно, спокойно, организованно. Конечно, покупают продукты, стоят очереди у сберкасс, которые выдают по двести рублей в месяц, но в общем все идет нормально. О войне узнали некоторые москвичи раньше: в 2 часа ночи некоторые слышали немецкое радио и речь Гитлера о войне. Они успели взять вклады в кассе. 23-го я был в Москве, в редакции “Знамя”. Почти все из редакции уже уезжают, шутят, бодрятся… В Москве и области — военное положение. Затемняемся с 9 часов вечера, хотя темнеет в 10. В ночь на 24-ое в 3.15 проснулся от воя сирен и стрельбы зениток, конечно, отдаленных. Оделся, поднял семейство. Вскоре все затихло. Наутро говорили, что было три самолета-разведчика… Один сбили в трех километрах от Москвы. В газете сказано, что тревога была учебная. Поляков, приезжавший прощаться, уверял, что у Подольска сброшено 50 парашютистов: 40 захвачено, 10 — ищут. Слухи в Москве о взятии Варшавы и о бомбардировке Берлина. В Пушкино везде роют ямы. Собираемся и мы. Соня пошла в Осоавиахим искать противогазы. Продукты в магазинах пока имеются в изобилии. Продажа водки и тому подобное запрещено. Стоит хорошая погода. Трудно даже представить себе фронт, где гибнут буквально каждую минуту люди. Немцы, по нашим сводкам, подошли к Вильне, к Гродно. От Бреста они вдавились километров на 50. Вероятно, мы будем отходить к старой укрепленной границе. Итак, началось. Эти события определят судьбу мира на многие годы, если не на столетие вперед. Современная техника и экономика не только дают возможность, но и властно требуют, чтобы мир был подчинен единой воле, единой силе. А сейчас их три: демократизм (Англия, Америка), фашизм, коммунизм. Должна остаться одна, но кто — решит эта война. Победа России отдает Европу коммунизму, немцев — фашизму. И в том и в другом случае русские и европейские ресурсы вместе таковы, что они подавят американские и английские, и мир будет един. Если же борющиеся стороны слишком ослабнут, может вынырнуть демократизм, и техника победителя навсегда устранит возможность реванша. Предсказывать, не зная фактов, нельзя, а их у нас нет давным-давно. Но мне непонятно, почему, раз война была так близко (этого нельзя было бы не знать), мы не выступили одновременно с Югославией: все-таки это могло затянуть ее сопротивление и создать два фронта, а теперь у немцев фронт один и инициатива тоже у них. На фронте немцы медленно идут вперед, за три дня километров на 40—50. Работает мясорубка, которая должна перемолоть людей и волю одной из сторон. При всех тонкостях цивилизации основное в жизни решается просто: дубиной по голове. Дело лишь в количестве голов и в качестве дубины. Борьба идет на всем фронте почти в 4 тыс. километров длиной. Количество людей здесь относительно важнее, чем в других местах, где дрались немцы. 4 тыс. километров не насытишь плотно ни техникой, ни танками, ни самолетами. Штык будет решать многое. Грустно, что природа лишила меня активности. Обидно чувствовать себя лишь объектом. Довольно большой пласт энергии во мне пропадает совершенно зря. Кто же победит? У немцев престиж, техника, культура, организация, опыт. Но велики центробежные силы и нет времени. У нас — пространство, время, ресурсы, люди, идея (!), поддержка захваченных немцами областей. Если их первый удар не свалит нас с ног (а это выяснится в ближайшие дни по темпу движения), им будет плохо. Я сказал Л.П., что, если хоть один раз в эти дни в сводке будет сказано: “На фронте без перемен”, — значит Гитлер будет разбит, несмотря на все успехи, ибо выпал из темпа, необходимого для победы. Посмотрим, оправдается ли это пророчество. Но удар их, конечно, страшен, и много крови надо, чтобы его отразить. Вероятно, в их армии не меньше 6 млн. Будем ждать. Там где-то, в битвах, выпадает жребий, а мне, как женщине, — гадать и умереть!..

2 июля

10 дней войны. Много изменилось и не в нашу пользу. Передовые наши армии разбиты. И главное — немцы прошли уже старую нашу границу под Минском, то есть прорвали нашу укрепленную линию (“доты”). Теперь наши армии на Украине под угрозой флангового удара. В наших сводках появилось опасное выражение “превосходящие силы противника”. Немецкие передачи по радио провозглашают, что Красная армия “разбита в прах”, что немцы несут России свободу и что русские должны беречь заводы и пашни для новой жизни. Пропаганда, которую немцы по радио ведут на украинском, белорусском, русском и других языках, весьма примитивна. Все больше о жидах. Вчера, в 12 часов ночи, они сказали, что немецкие войска в 40 километрах восточнее Минска. Был вчера в Москве. Настроение подавленное. Везде готовят дома к бомбардировкам. Но явно неумело: без плана и без руководства — кто во что горазд. Сегодня опубликовано постановление об обязательном обучении противовоздушной обороне. Сие опоздало по меньшей мере года на два. В “Знамени” и в институте стараются заняться обычными делами, но выглядит это плачевно. В институте был на защите диссертации Венгрова о Блоке. Самого Венгрова уже призвали в армию, и степень присуждали заочно. Вдруг посередине заседания объявили митинг и сообщили о создании “Московского военного формирования”, в которое приглашаются добровольно вступить все мужчины без различия в возрасте. И вот все, кроме, естественно, меня, записались. Но вряд ли наши доктора филологических наук справятся с парашютистами. Все это произвело на меня мрачное впечатление, ибо в этом ощутилось что-то паническое. Непонятно: у нас мобилизовано население только с 1905 г., да и то не всех, кажется, сумели еще отправить. Зачем же нужны добровольцы-старики? Это — свидетельство скорее растерянности, чем энтузиазма. Говорят о большой бомбардировке Ленинграда. Была еще одна ночная тревога, но без стрельбы. Бензина не выдают, и я больше в Москву не поеду. Теперь наступили решающие недели: Гитлеру надо выиграть время. Если он сумеет нанести нам такой удар до сентября, который поставит нас на колени и отдаст ему хозяйство страны на ходу, его война против Англии будет иметь весьма много шансов. Если он, добившись хотя бы и больших успехов, завязнет у нас до зимы, то Англия его раздавит в 1942 году. Я не исключаю скорого предложения мира со стороны немцев. У нас еще две оборонительных линии до Москвы: Березники и главное — Днепр. Вот судьба мира в руке июля.

3 июля

По сводке немцы отбиваются нами у Борисова при попытке переправиться через Березину. Итак, за одиннадцать дней войны они прошли с боем по прямой от Лямжи до Березины около 450 километров и прорвали нашу укрепленную полосу по старой границе. Значит, в первые дни была разбита не только наша армия прикрытия, но и более крупные силы, раз мы не смогли остановить их у укрепленной полосы. Теперь дело в том, сколько техники у нас может быть собрано за Днепром. Не думаю, чтобы ее было много. Правда, у Гитлера тоже много потерь, и он может выдохнуться. Вообще-то на фоне мирового конфликта наша война имеет в большей мере тактическое, чем стратегическое значение, но она может стать стратегической в зависимости от фактора времени. Быстрота резко увеличивает шансы Гитлера, медленность — резко их снижает. В этом — смысл сегодняшнего выступления Сталина, который выступил по радио в 6.30. Он говорил о неисчерпаемых наших ресурсах и о народных ополчениях. Одним словом, завязнет ли кулак Гитлера в нашем тесте или пройдет насквозь?

14 июля

За это время было много событий. Началась спешная эвакуация Москвы. Сначала стали увозить детей, потом учреждения. Всем желающим давали путевки на работу в далекие колхозы. Но уехать было трудно, так как стояли огромные очереди за билетами, а их не было. Зина чуть не уехала со школьниками, но потом случайно осталась. Я твердо решил не ехать, и в случае приближения немцев сделать бросок на машине километров на 400, а там будет видно. Но вдруг выяснилось (10 июля), что институт Горького везут в Томск, и меня, Соню, детей уже внесли в список. Я решил согласиться, так как здесь, с отъездом учреждения и тому подобного, я переставал быть юридическим лицом, а в Томске, хотя и в скверных условиях, я все же останусь доктором филологических наук! Началась упаковка вещей весьма спешно. Шел слух о всеобщей эвакуации в зоне 50 километров вокруг Москвы. Стали готовиться к отъезду и соседи. В Томск собралась и Академия Наук. Но вся подготовка была организована так бестолково, до такой степени никто не знал, как и когда мы поедем, 11, 14, 15 и т.д., будут ли теплушки или вагоны, можно ли брать багаж и т.д., что я понял, что на месте прибытия будет совсем скверно. Очевидно, плана эвакуации раньше не было, и все делалось с бухты-барахты. Я решил не ехать, если не дадут взять багаж и если будут теплушки. Но в 12.20 зашел сосед из НКПС и сказал, что задержался их отъезд, а на другой день стало известно, что эвакуация учреждений отменена. Вывезут только женщин и детей, да и то с прохладцей. Итак, мы без перемен в Пушкино. Я думаю, что дело было так: ко 2-му июля наши армии отходили в районе Минска в большом беспорядке. Немцы с ходу прорвали нашу укрепительную полосу и вышли к Бобруйску. Путь на Москву был почти открыт, т.к. за Днестром, конечно, не было приготовлено укреплений, а армия второй очереди не была еще развернута. Мы, очевидно, были растеряны. Об этом говорит и выступление Сталина, так как оно, главным образом, говорило о партизанской войне и идее “ополчения”. Вероятно, в это время казалось, что Москвы не удержать, и решено было эвакуировать ее, но за 10 дней германская армия, очевидно, также выдохлась и остановилась у Днепра. Мы подтянули резервы, задержали немцев, закончили мобилизацию и стали крепко. Сейчас угроза Москве отдалилась, эвакуация задержалась. Тем более, что, по всей вероятности, те, кого вывезли, попали в очень тяжелые условия и теперь вопят о помощи. Здесь спокойно. Снабжение идет бесперебойно. Бомбардировок не было, прекратились даже тревоги. Заключен вчера, т.е. вчера объявлен союз с Англией с обязательством не заключать сепаратного мира. Назначены командующие фронтами: Ворошилов, Тимошенко, Буденный. Сегодня мы взяли обратно Жлобин и Рогачев. Это в первый раз мы что-то взяли. Сейчас ясно, что молния Гитлера не вышла, как я и думал, еще раньше. Вероятно, все спас русский мужик, силу сопротивления которого не учел германский штаб. Сейчас немцы давят на Витебск — это самое ядовитое направление, опасное для Москвы. На днях надо ждать удара на Москву — второго, раз первый не вышел, но я начинаю думать, что чаша весов с Гитлером начинает понемногу подниматься кверху: время работает на нас. За 23 дня войны мы уже смогли развернуть мобилизованную армию, подвести резервы с дальних границ, возвести новые линии укреплений. Численный перевес, конечно, уже у нас. У немцев плохо дело с бензином, им не хватает резервов. Если предположить, что у них было 300 дивизий, больше нельзя предположить, то из них 170 в бою. По данным иностранной печати выбыло в прежних войнах дивизий 30, в занятых у нас областях надо держать дивизий 40 минимум, охранять коммуникации и бороться с партизанами — дивизий 20, потеряно за две недели — дивизий 40. В остатке немного. Наносить новый удар, даже прорвав нашу укрепленную полосу, трудно, тем более что вышли из строя, конечно, отборные ударные части. Наши — тоже выбыли, но нас больше. Даже если я ошибаюсь на сто дивизий, я допускаю возможность более быстрого краха Гитлера, чем это может показаться. На худой конец — он наносит второй удар, в этом случае, где он захлебнется — у Смоленска, у Москвы, все равно, это пиррова победа. Его могло спасти только молниеносное продвижение к Москве, которое не позволило бы нам завершить мобилизацию. Теперь — его раздавят в 42 году. А мы все еще можем погибнуть, так как до Москвы добраться он, может быть, и сможет. Эти три недели унесли много людей. Даже по нашим данным, мы потеряли 250 тыс. человек. Встанешь утром, попьешь чаю, пообедаешь, ляжешь спать, а 10 тыс. чьих-то судеб, мыслей, страстей, чьих-то, таких же, как моя жизнь, уже оборваны. Странное устройство…

Слухов мало. В Москве был всего один раз. Везде шары заграждения, мешки с песком. Город сильно изменился. Ленинград не бомбили. Если Гитлер будет разбит скоро нашим блоком с Англией, то перестройка мира отложится надолго, и переход от современного “феодализма” к неизбежному абсолютизму состоится не скоро или произойдет “прусским образом”, путем перерождения демократии. В панике пострадал мой Блок, его рассыпали, и я даже не получил гранки, а у моего знакомого даже готовую, переплетенную книгу пустили под нож, очевидно, чтобы она не досталась немцам. Вообще мои убытки тысяч 20 пока, если не придется списать со счета самого себя. В дневной сводке опять говорится о затишье. Странно. Неужели задержка устраивает Гитлера?