— У тебя еще целое лето, чтобы смешить меня.
А лето может длиться всю жизнь.
Мы пошли по дорожке, которая привела нас в лес. Тут было темнее и прохладней. Воздух стал другим. Он был густым и влажным, как что-то древнее. Деревья стояли тихо, как на картине. Листья под ногами чавкали и скользили, словно грязь. Мы присели на скамью, поставленную тут в память кого-то по имени Диана, «которая так любила это место». Нам было видно небо. Оно начинало темнеть, но еще было ясным, еще хранило прозрачную голубизну проходящего дня.
— Ты что-то ответила на то письмо? — спросила я.
Ты кивнула.
— Что ты написала?
— Ну… Во-первых, я сказала, что я сейчас в отъезде…
— А ты встретишься с ним, когда вернешься?
— Может быть…
Я рассказала тебе, что видела в Интернете фразу, что снова сходиться с бывшим — это все равно что надевать после душа несвежее белье. Мы рассмеялись. Потом мы молча сидели в сгущающихся вокруг нас сумерках.
— Смотри, — сказала ты, указывая в небо.
Там, вдалеке, летела стая птиц, сотня или больше. Они взмывали и опускались, меняясь, как волны в воде. Следуя какому-то невидимому, тайному порядку, известному лишь им и их крыльям. Мы смотрели, как они кружат и пикируют, взлетают и парят. Это было бесконечно захватывающе.
— Кто это? — спросила я. Я никогда раньше не видела ничего подобного, таких существ.
Ты сказала, что это скворцы и что ты уверена, что они являются душами умерших.
Слова замерли у меня в горле. Мне так хотелось думать, что это правда.
Что все мертвые мира могут переродиться потом в существа, созданные для полета.
Профессор
За столом говорили о тунце.
Я сказал, что считаю естественный вылов нелепостью. Для этого существуют фермы, пояснил я. Тунцовые фермы, рыбоводческие хозяйства, или как там они называются. А естественный вылов — это такая нашлепка, которую вешают, чтобы тут же поднять цену впятеро.
Ты немедленно разъярилась.