Я готовлю на обед перцы, фаршированные рисом и мясом, а ты входишь в кухню с винным бокалом в руках. Он пуст, и ты наполняешь его из бутылки, взятой в шкафу. Щедро. Доверху, словно это был сок. Ты уже мне понравилась.

На тебе надета рубашка, длинная рубашка на пуговицах, доходящая до середины бедер. Тебя нельзя назвать худой, но у тебя стройные ноги и красивые, хорошо вылепленные колени.

— Привет, — сказала ты. Твоим первым вопросом стало: — Хочешь? — И ты протянула мне бутылку.

— Почему бы и нет?

Мы присели за кухонный стол, если его можно было так назвать. Уродливая конструкция из металла и прессованных опилок наверняка видела в жизни немало студенческих пьянок, но мало уборки. Но она стояла у окна, за которым город на реке расстилал вид на часовую башню вдалеке, остроугольные крыши и сияющие огни.

Ты назвала свое имя, я — свое.

Ты сказала, что никогда не слышала такого раньше и что оно очень красивое. Так назвала меня моя мать, и оно означает ностальгию, потому что там, дома, мы все рождаемся прямо с ней в крови.

Мы чокнулись и поглядели друг другу в глаза. Интересно, целовала ли ты когда-нибудь девушку?

— Что ты изучаешь? — спросила я.

— Литературный анализ. А ты?

Я сказала, что я общественный архивист. Раньше я была юристом, но не так давно перестала этим заниматься.

Первые несколько недель мы так и встречались на кухне между делом, но каждый раз все дольше и дольше задерживались поболтать. Я рассказывала тебе смешные истории про бармена с дредами, с которым как-то ходила на свидание. Ты смеялась и внимательно слушала, но не рассказывала ничего в ответ.

— А у тебя есть приятель? — в конце концов спросила я. — Или подружка? — добавила я осторожно. Ты сидела на кухонном столе, болтая ногами. Я запекала в духовке баранину.

— Ни того, ни другой.

— Но ты была бы не против обоих? — поддразнила я, тыча баранину вилкой. Она еще не была готова, я и без того это знала, но это давало мне предлог наклониться и не видеть твоего лица.

— Да вообще нет. — Но тон твоего голоса был слишком легким. Ты могла и шутить.

Как-то вечером ты постучалась ко мне. Я радостно открыла. Ты неуверенно застыла на пороге, не зная, заходить или нет. Наши комнаты были такими крошечными, что лишний человек в них неизбежно загромождал все пространство. Ты хотела спросить, нельзя ли пополнить карточку для стирки с моего компьютера. На твоем почему-то не получается.

— Вот, — протянула ты десятифунтовую купюру.

— Хабиби, — ответила я. — Прежде всего, заходи. Денежные дела не решают через порог.

В моей комнате было чисто, хотя, возможно, и слишком голо. Ты быстро скользнула взглядом вокруг и перевела его на меня. Мы разобрались с карточкой, и ты ушла, сказав, что тебе надо присмотреть за стиркой.