— Барбора, послушай, я не хотела тебя обидеть, правда! — взмолилась я. — Просто скажи мне, пожалуйста, что сделал Али? Я хочу знать правду о сестре. Если Алистер ни при чем, помоги мне поскорей понять это и не ворошить больше ваше прошлое.

Она долго молчала, гневно дыша в трубку.

— Я все равно не отстану. Барбора… Я пойду в полицию и запрошу твое заявление у них.

Она вздохнула, глубоко и тяжко.

— Если хочешь знать, мы с ним поссорились из‐за нее. Она три дня не появлялась в пабе, и я велела Али уволить ее. А он все искал для нее оправдания. Чертов дурень! Она вертела им как хотела, жила и жрала задарма, являлась на работу когда вздумается. Это ведь она и ее уроды дружки пустили его по миру. Но он ничего не понимал, старый болван. Встал в позу, уверял, что я сгущаю краски.

Мне показалось, она всхлипнула.

— Тогда я предложила ему выбирать: я или она. Мы стояли в дверях, у лестницы на второй этаж. Он рассердился, но голос на меня так и не повысил. Он вообще никогда не повышал на меня голос. Только хлопнул дверью и пошел наверх. А я как раз держалась рукой за косяк двери. Али не знал, он не видел этого, просто не мог. Мне сильно прищемило пальцы. Я закричала, было дико больно. Потом поехала в больницу, в отделение скорой. И соврала врачам, что он специально, будто бы это домашнее насилие. — Она всхлипнула.

— Барбора, мне очень жаль.

— Да пошла ты! Жалей лучше себя. Ведь все из‐за нее, из‐за сестры твоей! — Она сопела и хлюпала носом. — На следующее утро я решила забрать заявление. Но было уже поздно. Он… он умер…

Я не знала, что сказать. Да и что тут скажешь.

— Барбора, а зачем Али залил цементом пол на заднем дворе, если понимал, что разорен?

— Он до последнего не верил, — объяснила она, немного успокоившись, — просто не мог поверить в то, что это происходит на самом деле — разорение и все остальное. Людям надо дать место, где можно курить, не испортив обувь, все повторял он. Первого июля того года входил в силу запрет на курение в общественных местах. Наш задний двор постоянно заливало дождем… Али заботился о других, даже если у самого в карманах были дыры.

— Но откуда у него появились деньги, чтобы заплатить за работу?

— А он и не платил, — фыркнула Барбора. — Ему все бесплатно сделал бойфренд твоей сестренки, Крис Макконнелл.

А вот это уже интересно. Я попыталась потянуть за ниточку.

— А другие ребята из The Red Room — Марк, Хью, Бен — близко общались с моей сестрой?

— Опять этот дьявол. Зря я с тобой говорила.

— Какой дьявол? Барбора?

Раздался щелчок — и тишина. Я попробовала дозвониться снова и снова, но в трубке слышались только гудки: Барбора выключила телефон.

Я нашла в фейсбуке страницу «Королевы». Давно собиралась, но слова Барборы напомнили мне об этом. Страница оказалась заброшенной, словно стеклянный шар, в котором навсегда застыло лето 2007 года. В самом последнем альбоме лежали фотографии того времени. Я пролистала его до даты начала фестиваля: Барбора и Али вместе стояли за знакомой мне стойкой, которая станет его виселицей всего через несколько дней после того, как был сделан снимок. За их спинами по телевизору шла трансляция. Я узнала сцену «Пирамида» с фестиваля Гластонбери. Значит, в день, когда ты была на фестивале, он был в сотнях километров, в Ноутоне. Это похоже на алиби. Или…