Глава сорок девятая

Весна 1914 года

Они проговорили несколько дней подряд, взахлеб, забывая о еде и сне. Юлия и Младена. При этом свекровь не отпускала от себя Сусанну. Ей непременно было важно то держать девочку у своей груди, то на коленях, то просто чтобы малышка была у нее перед глазами. О чем говорили, не пересказать. Да и как можно пересказать жизнь, ежеминутные переживания и страдания, горе утрат и счастье любви? То, на что не находилось слов, понималось и так. Через слезы, пожатие рук и просто вздох.

У Юлии голова шла кругом. От радости, что свекровь по-прежнему ее любит и не питает ненависти. И отчаяния, потому что ничего не узнала о Савве. Она так толком и не поняла, был он тут или нет. Говорил ли он с матерью или, может, писал? Она не могла понять, Младена говорит о сыне как о живом или мертвом?

Пролетела неделя. Однажды поутру Юлия заявила свекрови, что хотела бы повидаться с дядюшкой Димитром, который теперь постоянно жил в монастыре в горах. По старости он уже не покидал святых стен и не навещал родной дом. Младена всполошилась. Как ехать молодой женщине одной? Но потом смирилась с решимостью невестки и определила ей крепкую коляску и работника в помощь. Юлия скоро собралась в дорогу и, помолясь, вместе с Сусанной двинулась в путешествие. С собой она везла письмо к настоятелю с просьбой о гостеприимстве.

Как тяжело возвращаться туда, где ты был счастлив! Порой невыносимо! Юлия вновь погружалась в тот год, когда они с Саввой только начинали свой жизненный путь вдвоем. Когда впереди жизнь светилась мечтами и радостью. И только счастьем, счастьем, счастьем! Господи, разве они могли предполагать, какие испытания выпадут на их головы? Но за что? Или для чего? Чего они не поняли? Что им хотела сказать судьба, послав столько испытаний и страданий?

Да разве человек может дать ответ на этот вопрос? Разве человеку дано понять Божью волю? Коли бы так, был бы уже давно рай небесный на земле!

А дорога все вьется в горах, становится все прохладней. Сусанна по-прежнему с изумлением глядит вокруг себя. В Софии уже совсем лето, а тут, что это, снег еще кое-где?

Монастырь встретил их тишиной и суровой мощью стен. Юлия рассказывала дочери о том, что монахи за этими стенами оборонялись от турок, хранили свою исконную веру, язык, древние книги. Старый Димитр, уподобившийся библейским старцам, которых он рисовал на своих фресках, долго не мог прийти в себя от изумления. Юлия и дочка Саввы!

Художник уже плохо видел и теперь почти не работал. Годы и немощь брали свое. Но разум оставался светел, и память возвращала его и собеседницу, опять же, в прежние, счастливые времена.

Передохнув от долгого пути, Юлия попросила Димитра дать проводника-монаха, дабы она могла совершить свое паломничество. Димитр долго молчал, обдумывал слова Юлии.

– Для чего тебе это? Что ты хочешь там обрести? – Старый художник, несмотря на годы, еще хорошо помнил русский язык.

– Я и сама не знаю наверняка. Но у меня есть чувство. Просто огонь в груди полыхает, терзает меня. Словно голос зовет. Иди. Иди немедля!

Небольшая келья, в которой жил Димитр, жарко натоплена, чтобы не ломило стариковских костей. По стенам, как и подобает, иконы. На окнах занавески, на полу домотканые половики. На столе керамический разрисованный подсвечник с зажженной свечой. Художник смотрит в окно на величественные горы, которые обступают монастырь. Из окна виден храм, который он расписывал всю свою жизнь. И вот скоро он предстанет перед тем, кого славил всю свою жизнь. А на земле останется гимн этой божественной любви. Он нашел свой путь и прошел его с Божьей помощью и великой радостью. И вот теперь эта хрупкая женщина пытается тоже найти, нащупать свой путь, заплутав на извилистой дороге жизни.

– Ты хочешь обрести покой в душе. Но я не знаю, обретешь ли ты его, – задумчиво произнес монах. – Впрочем, если ты решила, пусть так и будет. Может, на то Божья воля. Ступай, дитя мое, и благослови тебя Господь!

И снова горная дорога. Она уходит все выше и выше. Горы нависают над узкой тропинкой. Порой пути и не видно, тут ведь и не ходит никто. Выехали затемно, еще и солнце не встало, чтобы обернуться до конца дня, не заночевать в горах. Поначалу Юлия еще рассказывала дочери о том, что тут жил Орфей. Но потом волнение и тоска охватили ее, и она совсем замолкла. Да и Сусанна, щебетавшая как птичка, видя расстройство матери, примолкла и прикорнула в углу коляски. Монах, посланный настоятелем, не говорил по-русски и с трудом разбирал речь русской барыни, и посему поддержать дорожную беседу не мог. Большую часть пути проделали молча. Под пение птиц, встречающих рассвет, под шум ветра и шуршание листвы, звона сбегающих с гор ручьев.

Юлия вглядывалась в каждое дерево, каждую корягу, пытаясь понять, где же то самое место, и никак не могла угадать. Но угадал монах, или, быть может, он точно знал, где была та самая заброшенная горная пещера-монастырь?

Он знаками давал понять спутникам, что именно это место им нужно, что именно эта гора и вверх!

– Ну, доченька, вот мы и прибыли!