Следующая ночь наступила быстро, а вот ветер на реке покрывать рябью воду не спешил. Я все гадал, что за чернившую кожу мазь дал мне Леопард, какая в воде не смывалась. Не было ни луны, ни огня, лишь свет в домах в сотнях шагов. Позади меня широкая река, впереди – дом. Я скользнул под воду: будто во тьму нырнул. Рука наткнулась на заднюю стену, что вымокла до того, что от нее куски грязи можно было отдирать. Ощупью двинулся вниз, пока ладони не скользнули в скрытую водой дыру шириной в размах моих рук. Одним богам было известно, почему это здание все еще стояло. Внутри вода была холоднее, воняла сильнее, всякого гнилья в ней плавало настолько больше, что я радовался тому, что ничего не видел, но руки держал вытянутыми вперед: уж лучше руками тронуть какую-нибудь гадость, чем лицом. Вскоре, перестав грести, я медленно стал всплывать, сначала один лоб вышел на поверхность, потом нос. Мимо меня проплывали деревяшки и всякое другое, что я нюхом чуял, а учуяв, покрепче сжимал губы. Прямо на меня, едва не задев по лицу, плыло то, в чем я распознал тельце мальчика, у какого не было ничего ниже пояса. Я отплыл, уступив ему дорогу, и что-то снизу царапнуло меня по правому бедру. Я до того крепко зубы стиснул, что едва язык не прикусил. Дом был объят глухой тишиной. Надо мной (я знал, что она там, но видеть не видел) нависала тростниковая крыша. Лестница справа от меня вела на другой этаж, но ступени, сложенные из земли с глиной, смыло водой. Вверху сверкнул голубой огонек. Ипундулу. Голубым осветило три окна почти на полпути от крыши: два маленьких и одно большое, можно пролезть. Я уже мог встать на твердом полу, но пригибался, не поднимаясь выше шеи. Неподалеку о стену бились мужские ноги с ягодицами – и ничего больше. Тела на дереве вернулись ко мне вместе с их вонью и гнилью. Сасабонсам не дожрал их, вот и плавали они передо мной в воде. Считалось, что он кровосос, а не пожиратель плоти. Почувствовав позыв к рвоте, я зажал рот рукой. Леопард снаружи должен был спуститься с крыши и пролезть в среднее окно. Я старался расслышать его, но он воистину был кошкой.

Кто-то хныкал возле входной двери. Я ушел поглубже под воду. Женщина опять захныкала и вошла в воду, держа в руке факел, тот высветил воду и стены, но отбрасывал слишком большую тень. У входа вода стояла не так высоко, как в остальной комнате, какую перекосило, будто она вот-вот в реку сползет. То был купеческий дом, предположил я, и в этой комнате, наверное, столовая находилась, она была шире любой комнаты, в какой мне доводилось жить. Нюх мой распознал Сасабонсама, а также Ипундулу, зато запах мальца пропал. Надо мной, у самого потолка, захлопали крылья. Ипундулу опять осветил помещение, и я увидел, как Сасабонсам, широко расправив крылья, замедлял свое падение, вытянув ноги, готовые схватить женщину. Это, скорее всего, убило бы ее, если бы его когти впились глубоко. Он еще раз махнул крыльями, и женщина повернулась к двери, будто услышала что-то, но подумала, что звуки доносились снаружи. Она подняла факел, но не посмотрела вверх. Я видел, как он опять махнул крыльями, неуклюже снижаясь, считая, что движение его незаметно.

Он спустился, оказавшись спиной к окну, а Леопард тем временем, уцепившись ногами за торчавшую из стены башенку, скользнул головой вниз и вместе со своим луком оказался в оконном проеме. Выпустил первую стрелу и выхватил вторую, выстрелил второй, выхватил третью и третью выпустил: все они вжиг-вжиг-вжиг Сасабонсаму в спину. С вороньим карканьем тот махнул крыльями, шмякнулся о стену и шлепнулся в воду. Выскочил, а тут и я выскочил, с силой метнул один из своих топориков ему в спину. Монстр развернулся – не чувствуя ни ран, ни боли, просто злость. Женщина, Нсака Не Вампи, поднесла факел поближе ко рту и выдула струю пламени, скакнувшего ему на волосья. Сасабонсам завопил, криком закричал, распахнул свои крылья и правым сшиб часть лестницы, а левым стену расколол. Леопард выпрыгнул в окно, меча стрелы из лука в воду, и я чуть не заорал, смотри, мол, я-то тут. Приземлился он на мыски на верхней ступеньке и попал прямо под мах Сасабонсамова крыла, его швырнуло на какую-то кучу, что затрещала, словно сухой хворост. Я доплыл до лестницы и вспрыгнул на ступеньку, та обвалилась подо мной. Я опять вспрыгнул, а Нсака Не Вампи тем временем плыла ко мне. Сасабонсам, пытаясь вырвать стрелы из спины, схватил ее за волосы и потащил по воде. Нсака Не Вампи, держа в каждой руке по кинжалу, всадила один ему в правое бедро, но монстр перехватил ее левую руку и рванул ее назад, силясь оторвать ее напрочь. Охотница закричала. Я выхватил свой второй топорик, собираясь прыгнуть на него с лестницы, когда вбежал Уныл-О́го и ударил Сасабонсама прямо в висок. Тот отшатнулся и выпустил Нсаку Не Вампи. Сасабонсам завыл, но увернулся от второго удара Уныл-О́го. Брат его брал хитростью, он же был бойцом. Попытался развернуть свое широкое крыло и смахнуть им Уныл-О́го, но тот ударом пробил в нем дыру и рывком высвободил руку. Сасабонсам заорал. Казалось, он навзничь завалился, однако вскочил и ударил Уныл-О́го обеими ногами прямо в грудь. Тот отлетел, ноги у него заплелись, и он упал в воду. Сасабонсам прыгнул за ним. Выскочил Мосси (откуда – не знаю), принялся крепить в воде копье, накренив его так, чтоб Сасабонсам сел на него: копье пронзило ему бок. Уныл-О́го вскочил на ноги и принялся сыпать ударами в воду.

– Малец! – воскликнул Мосси.

Он дошел по воде до лестницы и втянул его на нее. Нсака Не Вампи прошла мимо меня, но я знал, что она не старается спасти мальца. Мосси обнажил оба своих меча и направился за мной. На верхнюю площадку лестницы выходили две комнаты. У входа в одну из них стояла Нсака Не Вампи с ножами на изготовку в обеих руках, пока справа не сверкнул голубой свет. Я оказался у двери первым. Ипундулу лежал на полу, обгоревший, черный, наполовину обратившийся в человека, но по всей длине его рук пробивались пучки: все, что оставалось от его крыльев. Его передернуло, когда он меня увидел, он развел руки: на груди его лежал малец. Он сильно оттолкнул мальца, и тот поковылял в угол, где и укрылся. И Нсака Не Вампи, и Мосси обошли меня и стояли, рассматривая Ипундулу. Нсака уже кричала, что убьет его за то, что заразил он Найку болезнью демонов. Мосси выставил оба меча, но и назад поглядывал, прислушиваясь к продолжавшемуся сражению Уныл-О́го с Сасабонсамом, на помощь ему уже должны были прийти люди Сестры короля. Я глянул на мальца. Я готов был любым богом поклясться, что до того, как Ипундулу оттолкнул его, малец сосал сосок на груди птицы-молнии, напиваясь от него, словно материнскую грудь сосал. Может, мальчик, слишком рано отлученный от своей матери, все еще тосковал по груди, или, может, Ипундулу проделывал с ребенком непристойные штуки, или зрение мое творило ложь во тьме.

Ипундулу, лежа на полу, брызгал слюной изо рта, пузыри пускал, стонал и дрожал, будто его лихорадка била. Следя за ним и следя за тем, как Мосси с Нсакой Не Вампи приближались к нему, я что-то почувствовал. Не жалость, но что-то. Внизу визгливо заорал Сасабонсам, и все мы обернулись. Ипундулу вскочил и побежал к окну. Он хромал, но все еще был куда сильнее, чем я думал, судя по его дрожанию и плевкам. Раньше, чем Мосси, обернувшись, бросился ему вдогонку, первый кинжал Нсаки Не Вампи вонзился сзади в шею птицы-молнии, пробив ее насквозь. Ипундулу пал на колени, но не повалился всем телом на землю. Подбежавший Мосси взмахнул мечом и отсек ему голову.

В углу плакал малец. Я подошел, соображая, что сказать ему, что-нибудь ласковое, вроде: «Маленький, все кончено, твои мучения» – или: «Держись, мы отвезем тебя к твоей маме» – или: «Успокойся, ты еще такой маленький, а я тебе настоящую пику дам, чтоб ты уснул и проснулся в собственной постели в первый раз за свою все еще короткую жизнь». И вот что видел. Изо рта его рвалась ребячья печаль, плач, что переходил в кашель и обратно в плач. Из глаз его – ничего. Со щек, со лба – ничего. Даже губы его едва шевелились в неразборчивом бормотанье. Смотрел он на меня с тем же пустым лицом. Нсака Не Вампи подхватила его под руки и вскинула вверх. Устроила его у себя на плече и вышла.

Подошел Мосси, спросил, в порядке ли я, но я не ответил ему. Стоял как пришибленный, пока он не ухватил меня за плечо и сказал: «Мы уходим».

Уныл-О́го с Сасабонсамом все еще сражались. Я сбежал по ступенькам, крикнул Леопарду и перебросил ему свой топорик. Сасабонсам поднял взгляд прямо на меня.

– Узнаю запах, – выговорил он.