Леопард схватил Уныл-О́го за пояс, подтянулся и вскочил ему на спину, свесился с его плеча и прыгнул сзади к голове зверюги. Когда Леопард прыгнул, Сасабонсам повернулся ко мне, Леопард взмахнул у него над головой топориком и ударил сбоку, врезавшись лезвием в мякоть лица, из рубленой раны в воздух брызнула кровь со слюной. Сасабонсам заревел и схватился за лицо. Уныл-О́го ударом ноги сбил его в воду, не дожидаясь, когда зверюга начнет сопротивляться, ухватил его за левую ногу, вздернул и бахнул об стену. Сасабонсам пробил ее и вывалился наружу. Прежде чем он упал в воду, две стрелы, выпущенные Фумели, впились ему в ногу. Здоровым крылом зверь всколыхнул воду громадной волной, какая сбила Фумели с ног и смыла его. Сасабонсам повернулся, чтобы подняться, и налетел прямо на Буффало, тот взял его на рога и зашвырнул на сотню шагов в реку. Он оставался под водой, будто утонул, или сильное течение унесло его. Но потом Сасабонсам выскочил из воды, замахал крыльями, зарыдал и поднял себя над рекой. Он делал взмах за взмахом, всякий раз вопя во всю глотку, и наконец полетел, раз сорвался вниз, раз в реку упал, летел низко, но – улетал. Мы с того места уходили тихо, осторожно, хотя здание так и не рухнуло. Запах мальца опять пропал, но я посмотрел на плечо Нсаки Не Вампи – он там приткнулся.

Когда вернулись в дом и взбирались по лестнице на шестой этаж (Нсака Не Вампи с мальцом и Мосси шли впереди меня), Леопард спросил меня про Соголон.

– У меня нет добрых слов о ней, – буркнул я. Но, прежде чем я в комнату вошел, кто-то произнес:

– Приберегите эти слова для меня.

Посреди шестого этажа на полу лежала Сестра короля, изо всех сил стараясь подняться, словно кто-то всякий раз толчком укладывал ее обратно. Бунши плотно закрыла глаза под зажатым в руке кинжалом: зеленое и почти светящееся лезвие поглаживало ей шею, а другая рука крепко обхватывала ее поперек груди, притягивая к державшему.

Аеси.

– Теперь немного правды, надеюсь, вы воспримете ее. Когда вы прорывались через Мэйуанских ведьм, я готов был поставить на вашу смерть. Но посмотрите. Вы живы. Так или иначе, – заговорил Аеси.

Снаружи черный шквал обратился в птиц. Одна сотня, две сотни, три сотни и еще одна. Птицы, похожие на голубей, похожие на грифов, похожие на воронов, уселись на подоконник, косили глазом в окно. Еще черные крылья мелькали мимо окон, и мне было слышно, как садились птицы на крышу, на башенки, на выступы и на землю. Снаружи топот марширующих ног стал ближе, только в городе не должно было быть ни одного солдата или наемника. Сестра короля, поднявшись, села, но на меня не смотрела.

– Вы знали, что они появились до сотворения мира? Даже боги, когда пришли, то увидели их – и даже боги не отваживались. Все отпрыски появлялись по воле матери, а не от соития с отцом. Когда мир был всего лишь хлябью, шестерка ведьм была единой, и она кружила вокруг мира, пока ртом не хватала себя за хвост.

– Один знакомый мне шпион называл вас богом, – сказал я.

– Да будет с ним мое благословение, хотя я и не очень-то бог.

– Он был не очень-то шпионом.

Бунши никак не могла обратиться в воду и выскользнуть из его рук. Она не смогла бы обратиться и в руках Уныл-О́го, но в том колдовства и духу не было. Он стоял позади меня, Уныл-О́го, крепко стискивая свои металлические кулаки так, что железо скрежетало по железу: им владел зуд очередной драки. Мосси попытался извлечь мечи, но Аеси еще сильнее вжал лезвие в шею Бунши.

– Вы переоцениваете ее ценность для нас, – произнес я.

– Возможно. Только я и не рассчитываю на ее страх. Так что, если вы не станете умолять меня сохранить ей жизнь, я позволю ей молить вас.

Малец, прикорнув головой к плечу Нсаки Не Вампи, казалось, спал, но, когда она повернулась, глаза его были открытыми, а взгляд их пристальным.

– Попеле, – произнес Аеси, шепча Бунши так, как делают люди, кому нужно, чтобы их слышали. – Твоя жизнь за ребенка. Думаю, как раз ты должна молить об этом. Ведь эти отважные мужчины и женщины плюс один болван жаждут войны и не станут слушать меня. Попеле, тебе же тысяча и больше лет, позволим ли мы им увидеть, что и ты тоже можешь умереть? Их слух глохнет при звуках моего голоса, а этот кинжал такой прожорливый.

Аеси взглянул на меня:

– Так было тогда, когда я мог позволить себе использовать ищейку. Много раз, во многих местах. Особенно такого, кто столь преуспел в убийствах.

– Я не убийца.