Боюсь, что специалисты по технической эстетике, увидев эту наполовину забитую шершавыми, нестрогаными досками дверь, которая выглядела особенно непрезентабельно на фоне гладкого, элегантного, обтекаемого фюзеляжа, попадали бы в обморок. Во всяком случае, имели бы на то все законные основания, так как по части эстетики наша конструкция выглядела действительно нельзя сказать, чтобы очень… Но зато была полная гарантия, что операторы не вывалятся в порыве творческого экстаза из самолета. Что прежде всего и требовалось.

Так что причины беспокойства, испытанного мною при виде Володи Суворова, так свободно – ногами наружу – сидящего на пороге двери вертолета, понять нетрудно. Хотелось быть уверенным, что он там надежно привязан.

Но интересно было и другое!

Оглянувшись, я обратил внимание на то, что почти все окружающие смотрели не на плывущую к стартовой позиции ракету с космическим кораблем, а на кружившийся над ними вертолет. Эка невидаль – ракета! Ей тут, можно сказать, по штату положено быть. А вот вертолет – это действительно что-то новое. Тем более с человеком, сидящим чуть ли не прямо «на улице». Такое не каждый день увидишь!..

Я подумал: скажи любому человеку в любой точке земного шара, кроме космодрома, что люди, имеющие возможность вплотную – с расстояния нескольких метров – наблюдать настоящую космическую ракету, отводят от нее взоры и пристально следят за обычным серийным вертолетом Ми-4, – так ведь не поверят!

Вот как, оказывается, меняются порой местами экзотическое и обыкновенное…

Поди утверждай после этого, что понимаешь психологию человеческую!..

Поскольку речь уже зашла о кинематографистах, нельзя не заметить, что к шестьдесят четвертому году они набрали на космодроме немалый вес. Положение их стало совсем иным, чем было тремя годами раньше. Тогда – весной шестьдесят первого – от них почти что отмахивались. Что, впрочем, и неудивительно: дело шло к первому полету человека в космос, все мысли руководителей этой операции были полны ею и только ею, никто не думал об «отражении» успеха – пришел он вам, этот успех!..

По-человечески это более чем понятно. Хотя, конечно, определенные информационные потери подобное положение вещей за собой повлекло – мы лишились многих кадров, на которых могли бы быть запечатлены эпизоды исторически уникальные. В результате авторам первых фильмов, посвященных космической теме, не оставалось ничего иного, как прибегнуть к способу, который в документальном кинематографе деликатно называется досъемкой. Очень досадно, что, например, широко известные кадры, на которых мы видим Королева за столом с микрофоном в руках, одетого в модную голубовато-серую курточку и разговаривающего по радио с Гагариным, – что эти кадры, увы, «доснятые». Правда, сейчас всякий кадр – доснятый или снятый «вовремя», – если на нем запечатлен Королев, драгоценен. Но снисходительное отношение к исторической подлинности кинематографического (да и не только кинематографического) материала – вещь, оказывается, довольно опасная. Вводящая в соблазн. Вскоре при перемонтаже фильма (документального!) о первом полете человека в космос что-то вырезали, что-то вклеили, а в результате при старте Гагарина команду «Пуск!» в фильме подает человек, в высшей степени достойный и заслуженный, но… не тот, который стоял в пультовой у основного перископа и подавал – могу засвидетельствовать как очевидец – эту команду в действительности.

Да, жалко, очень жалко, что в исторические дни первых стартов пилотируемых космических кораблей кинооператоров (как, впрочем, и журналистов) держали на некотором отдалении.

Но чрезвычайно быстро положение кардинально изменилось. Кинооператорам (а несколько позднее – и телеоператорам) стали предоставлять на космодроме возможности самые широкие. И, надо сказать, энергичные операторы не замедлили этими возможностями воспользоваться. Дело дошло до того, что после заседания Госкомиссии по случаю представления основного и дублирующего экипажей корабля «Восход» кинооператор В. Суворов (тот самый, который снимал, свесив ноги, из вертолета) – человек, вообще говоря, очень вежливый и деликатный – попробовал уговорить председателя Госкомиссии Г. А. Тюлина:

– Пожалуйста, повторите еще раз заключительное слово. Мы его сделаем крупным планом.

Но тут председатель, и без того героически просидевший в застегнутом на все пуговицы мундире все заседание под палящими лучами юпитеров, дал понять, что находит эту просьбу чрезмерной:

– Нет уж, увольте! Больше не могу.

Я специально останавливаюсь на том, как кинематограф завоевывал себе на космодроме достойное место под солнцем, потому что вижу в этом отражение проблем гораздо более принципиального характера.

Если «киношники» стали вести себя в зале космодрома, да и на самой стартовой площадке чуть ли не как хозяева (или, во всяком случае, пользуясь дачной терминологией, как «совладельцы»), то определенные к тому основания у них, конечно, были. И основания немалые.

Мне приходилось слышать разные высказывания о пропагандистском значении космических полетов. Кто-то считал эту сторону дела – пропагандистский эффект – главенствующей («ради этого и летаем»). Другие признавали лишь ее второстепенную роль, видели в ней нечто вроде бесплатного приложения к получаемым в космических полетах научным и техническим результатам («боковой выход»). Никто, однако, не отрицал полностью того влияния, которое космические старты пилотируемых (особенно пилотируемых) кораблей оказывают надуши, эмоции, воззрения людей – и у нас, и за рубежом. Да и наивно было бы отрицать это!

Араз так, раз этим незримым и не поддающимся точным подсчетам, но тем не менее весьма веским результатам космических полетов мы придаем – не можем не придавать – такое серьезное значение, значит, и это дело нужно выполнять хорошо. Добротно. Всерьез. И, в частности, что называется, «создавать условия» для людей, творящих его своими руками: фотографов, кинооператоров, журналистов, писателей, корреспондентов радио и телевидения!

Чем больше они увидят, чем в большей степени смогут самостоятельно выбирать самое, с их точки зрения, интересное, чем откровеннее покажут подробности живой жизни людей космоса – земные и небесные, вызывающие улыбку и трогательные, лирические и драматические, такие, «как у всех», и такие, «как нигде», – тем ближе станут космические дела и люди, в них участвующие, каждому читателю, радиослушателю, телезрителю. Тем мощнее окажется этот невидимый, но, без сомнения, очень всем нам нужный пропагандистский эффект. Тем больше людей станут воспринимать космос не как «их», а как «наш» или даже как «мой».

Вот почему я с таким одобрением воспринимаю все расширяющееся вторжение передатчиков массовой информации – корреспондентов, кинематографистов, телеоператоров – не только на космодром или в район посадки космического корабля, но даже и на самый этот корабль. Не важно, что в последнем случае в роли корреспондентов выступают… Впрочем, почему же не важно? Напротив, очень важно, что в этой роли выступают сами космонавты, прибавляя к своим и без того многочисленным обязанностям еще и эту! Им тут и карты в руки!..