— Чанг. — Смотрит на меня. — В самом деле? Хорошо. Я ей передам.
— Что еще? — спрашиваю я.
— Это мой человек из больницы. Бонни заговорила. Сказала только одно предложение, но он решил, что ты захочешь узнать.
— Что?
— Она сказала: «Хочу Смоуки».
16
Дженни быстро доставляет меня в больницу, воспользовавшись полицейской сиреной. По дороге мы не разговариваем.
Я стою у постели Бонни и смотрю на нее. Она смотрит на меня. Меня снова поражает ее необыкновенное сходство с матерью. Меня это сходство смущает: я только что видела, как умирает Энни, и вот теперь она смотрит на меня глазами своей дочери.
Я улыбаюсь девочке:
— Мне сказали, ты звала меня, солнышко.
Бонни кивает, но не говорит. Я понимаю, что большего сейчас от Бонни не дождаться. Стеклянный взгляд, вызванный шоком, исчез, в глазах поселилось что-то отстраненное, безнадежное и тяжелое.
— Мне надо задать тебе парочку вопросов, солнышко. Можно?
Она настороженно смотрит на меня. Но кивает.
— Были ведь два плохих дяди, верно?
Страх. Губы дрожат. Но она кивает.
«Да», — перевожу я.
— Хорошо, солнышко. Другой вопрос, и на этом все. Ты видела лицо хотя бы одного из них?
Она закрывает глаза. Сглатывает. Снова открывает глаза. Отрицательно качает головой.
«Нет».
Я вздыхаю. Я огорчена, но не удивлена. Ладно, огорчаться буду позже. Я беру Бонни за руку: